Безремённого и бесшнурочного моторостроителя мне доставили, когда я разложил на столе небогатое его приданое. Всего несколько бумажек. Из которых я имел твёрдое намерение сшить ему реальный срок лишения свободы. Так, как искренне полагал, что просто так, исходя из скудоумия и спеси, бить неповинных людей непозволительно никому. Даже пролетариям-моторостроителям.

— Уже больше трёх часов нас в камере держите! — едва переступив порог, начал возмущаться юрист-заочник, — Не имеете права!

Серое прыщавое лицо люмпена побагровело в праведном гневе. Он абсолютно искренне негодовал. А отливающие лиловым цветом засколупины на его наглой харе, еще совсем недавно серовато-бледные, подтверждали высшую степень его раздраженности.

— Завтра же к прокурору на личный приём пойду! — кипятился слесарь, — Больше трёх часов не имеешь права держать! Или возбуждай дело, или отпускай!

Кивнув сержанту, я выдвинул из стола второй ящик, где хранились бланки и достал постановление о возбуждении уголовного дела. Положив его перед собой, начал заполнять «установил-постановил».

— Присаживайся! — указал я гонителю мордовского этноса на стул рядом с торцом своего стола. — Что ж, как скажешь! Уговорил ты меня, буду на тебя дело возбуждать! Тем более, что гражданин, которого вы избили, заявление на тебя написал. И к прокурору, как и ты, завтра собрался. Точно с такими же требованиями. Он, до кровавого поноса хочет, чтобы я на тебя дело возбудил.

Задержанный Горшенин слегка охолонул и настороженно глядя в мою сторону, уселся на предложенный стул.

— Только на меня? — хмуро спросил он, с живым интересом рассматривая заполняемый мною бланк.

— Ага! Ко всем остальным у него почему-то претензий нет, — подтвердил я недоумение подозреваемого, — Видно, сумел ты, гражданин Горшенин, затронуть его ранимую душу. Через его широкое лицо. Обижается он, что слишком уж больно ты ему по обличию съездил своей рабочей мозолистой рукой! И, как я уже отметил, непрерывно грозится завтра к прокурору пойти. Чтобы ни при каких обстоятельствах не уклонился ты от уголовной ответственности за совершенное зверство.

Слесарь-юрист, выгнув шею, читал выходящий из-под моего пера текст, а я ему не препятствовал. Багрянец, разрумянивший его ущербный лик, начал потихоньку сходить на нет. Прочитав главное, он поднял на меня глаза и скривился в ухмылке.

— Да пусть он хоть что в своём заявлении пишет! Он один, а нас четверо! — наполняясь уверенностью от произносимых слов, хулиганистый гегемон опять воспрял духом, — А других свидетелей там не было! Хрен вы до суда эту шнягу доведёте! Нам в универе уголовное право бывший прокурор читает! И, как вас, ментов, прокурорские работники за нарушения дрючат, он тоже постоянно рассказывает! Жалобу на тебя завтра отнесу прокурору! Он тебе холку намылит, а ты передо мной еще извиняться будешь!

Вячеслав Савельевич поймал волну и опять смотрел на меня с непревзойдённым нахальством. Ровно таким, чтобы я окончательно созрел для решения не пропустить его выше третьего курса юрфака. И вложить в его пролетарские руки пилу «Дружба» или кайло.

— Ладно, гражданин Горшенин, как юрист ты должен понимать, что в твоём случае, обстоятельства, характеризующие личность, имеют определяющее значение! — начал я туманить мозг моторостроителя, — Или ты еще этого не проходил? Понимаешь, о чем я?

— Я всё понимаю! — солидно сказал, как отрезал гражданин Горшенин, — Характеристика, что ли нужна? Будет тебе характеристика!

— Характеристика обязательно нужна! — согласно кивнул я, — Но чуть позже. А сейчас ты пока изложи собственноручно версию данного происшествия. Вот тебе бумага, ручка и, давай-ка, опиши всё подробно. Может, и впрямь потерпевший сам вас спровоцировал.

Довольно ухмыльнувшись, скандальный мастеровой придвинул к себе листок и взялся за авторучку. А я встал из-за стола, с хрустом потянулся и пошел к двери. Надо было вовремя и правильно встретить сержанта с приконвоированной им хабалкой Сосниной.

Долго ждать не пришлось. Помдеж, воодушевлённый обещанным упоминанием его имени в победной реляции, был пунктуален. Как только он и хулиганка появились из-за поворота, я шагнул им на встречу.

— Иди, посторожи свидетеля, пока он свои показания пишет, а мы с гражданкой побеседуем в соседнем кабинете! — приказал я сержанту и дождался, когда он зайдёт в кабинет и притворит за собой дверь.

— Пойдёмте, гражданка Соснина, побеседуем о совершенном вами преступлении! — подтолкнул я уже немного пропахшую камерой барышню к зуевским апартаментам.

— Никаких преступлений мы не совершали! — неуверенно забубнила протрезвевшая матершинница. — Он сам ругался и к нам драться лез! А потом убежал!