Дверь мне открыла сама гражданка Толкунова. И открыла, не спросив, кто пришел.
— Я же в глазок посмотрела! — делая круглые глаза, оправдывалась Зина, выслушав мою отповедь относительно её неосторожности, граничащей с самоубийственным разгильдяйством.
— Эх, Зинаида Михайловна! — укоризненно покачал я головой, — Не бережете вы себя! Такая красавица! Такими шикарными данными вас природа наградила, а вы так наплевательски к своей божественной красоте относитесь! Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… Разве так можно?!
— Какой вы к вечеру сердитый стали, Сергей Егорович! — улыбнулась гражданка Толкунова томной улыбкой Джоконды и прикрыла дверь в комнату, — Проходите на кухню, Дмитрий Яковлевич рано сегодня уснул. От того, что перенервничал, наверное.
Нарушив держимордовский этикет суточного милицейского дежурства, я снял обувь. Зинаида Михайловна проворно наклонилась за тапками и я еще раз убедился в её безупречной искренности. В распахнувшемся декольте пеньюара кроме полновесных, но пыром торчащих сисек ничего не было. Заметив мой заинтересованный взгляд, гражданка Толкунова не стала изображать смущение. Она просто сменила взор Джоконды на едва заметную улыбку кающейся Марии Магдалины Тициана. И от этого только выиграла. Особенно, когда пошла впереди меня на кухню, где был включен свет. И её прозрачный пеньюар с еще большей достоверностью убедил меня в честности этой женщины.
Отворачиваться я даже не пытался. В голове билась лишь одна мысль. Я никак не мог понять, как можно безоглядно и, не побоюсь этого слова, бессмысленно спать, когда в квартире находится такая женщина?! Настолько малосодержательно и да, что там! С преступной оголтелостью спать! Пусть даже и будучи философом?!!
— Чаю хотите? — наконец-то повернулась ко мне лицом Зинаида, по-прежнему улыбаясь своей загадочной улыбкой.
— Конечно, хочу! — хрипло ответил я, думая совсем не про чай.
Мадам Толкунова подпалила конфорку и поставила на плиту чайник. На кухне было гораздо светлее, чем в коридоре, а чертов пеньюар не перестал быть прозрачным.
— Как же я понимаю того висельника! — всё с той же невнятной хрипотой проворчал я, с величайшим трудом отводя глаза в сторону.
— Что? — переспросила Зина, — Я не расслышала!
— Вы что-то хотели мне сказать, Зинаида Михайловна? Мне дежурный передал, что вы о чем-то вспомнили.
Задавать вопросы женщине, глядя при этом на закипающий чайник, это тоже надо уметь. Н-да…
Глава 11
Традиционно честная женщина Зинаида не обманула и на этот раз. Она была в неглиже.
ОВОшный УАЗ с милицейской бескомпромиссностью реагировал своими, отнюдь не деликатными рессорами, на все неровности развитого социализма. А я, подпрыгивая на сиденье, добросовестно гнал из головы одолевающие меня греховные мысли. Пытаясь заместить их размышлениями о том, что совсем недавно услышал от супруги измордованного сегодняшним утром философа.
— Я вам это со всей ответственностью говорю, товарищ Корнеев!
Убеждала меня Зинаида в то время, когда я, не ощущая чайного вкуса, отпивал из чашки мелкими глотками кипяток. И заворожено рассматривал её торчащие через прозрачную ткань, словно крупные черешни, соски.
— Я вспомнила! От него пахло, как от железнодорожных путей! Мы, когда с электрички на дачу к свекрови идем, то там также пахнет. Резко и неприятно. На том пути совсем недавно шпалы меняли и теперь там какой-то гадостью воняет! И от него такой же запах был. Не такой сильный, конечно, но очень похожий! Находясь в волнении, я сразу не придала значения этому обстоятельству, а потом вы уже куда-то уехали. Он, этот человек, наверное, железнодорожник? Как вы думаете?
Зинаида вопросительно смотрела, наивно ожидая от меня всё разъясняющего откровения. Или откровений. А я восхищенно созерцал её. От бровей и до самого сникерса. Который через прозрачную ткань тёмным треугольником отвращал меня от стойкого противостояния тяготам и лишениям милицейской службы. Я смотрел и слушал, почти не осознавая услышанного. Думая лишь о том, что через минуту после моего ухода, она и эту невесомо-прозрачную тряпочку с себя снимет. Наверное. Обмолвилась же она утром, что ей всё время жарко и поэтому спит она без ничего. Черт возьми, а ведь это же несправедливо, что самые жаркие женщины достаются философам… Тем более, таким беспробудно сонным. Жаль, что в этой квартире всего один балкон и лишь одна комната. Можно было бы еще раз переопросить Зину. Не тревожа её философский камень, занявший полкровати.. Н-да…