Я нахмурился, соображая, и указал в третью сторону.
– М-да, Лебедь, Рак и Щука. Сидим – слушаем…
Еще несколько раз до нас докатывались короткие и длинные гудки. Наконец все трое сошлись в мнениях, указав в одну сторону, туда и направились. Сначала пробирались сквозь чащу, обходя упавшие деревья и вздыбленные корневища, которые словно бы открывали секретные проходы вглубь земли, затянутые густой паутиной.
Внезапно сбоку раздался страшный треск, и я с изумлением увидел, как от земли вверх взметнулась раскидистая коряга и по воздуху со страшным шумом помчалась прочь, ломая ракитник.
– Тихо! Лось! – схватил нас за руки Жоржик. – Не шевелитесь! Не дай бог с телком.
– С лосенком… – поправил я.
– Т-с-с!
Дождавшись, когда затихнет треск валежника, мы двинулись дальше и набрели на тропинку. Вскоре лес поредел, посветлел, появились нежно-зеленые заросли сошедшей черники и голубые кусты гонобобеля тоже без ягод, а потом нам попалась целая поляна отцветших ландышей. В мае здесь было, наверное, белым-бело, как зимой! Вскоре мы вышли на опушку, поросшую молодыми березами, орешником, лиловым иван-чаем, желтым зверобоем и лохматой кремовой таволгой. Удивили огромные лопухи. Если бы такие росли на необитаемом острове, куда вынесло Робинзона Крузо, ему не пришлось бы мастерить себе зонтик от тропического солнца. А еще меня поразил муравейник высотой под два метра, от него шел звук, напоминающий шелест линии высокого напряжения, но издавали его миллионы торопящихся насекомых.
13
– А это что еще за деревья? – спросил я, показывая на высокие, коряво раскинувшиеся кроны с мелкими зелеными плодами.
– Яблони, – глухо ответил Жоржик.
– А вон и вишни! – Бабушка показала на долговязые кусты, росшие почему-то кругом и усыпанные крупными красными ягодами.
– Вишни в лесу? – засомневался я.
– Мать честная! Это же мои Шатрищи! – охнул Жоржик.
Он сел прямо на песчаный бугорок, хотел закурить, но уронил сигарету.
– Ну, здравствуй, родина ты моя… – прослезился дед, ломая одну спичку за другой. – Вон там был наш дом! – Он показал на две яблони, стоявшие по пояс в крапиве. – А вон там, через улицу, Анна Самсоновна проживала. Там – Козловы. Там – Коршеевы. Там – Сорокины. А вон в том колодце Петюня утонул. Ты, Юрочка, тут осторожнее ходи! Срубы-то сгнили, оступишься – не достанем. А вон там рубленая часовня стояла. Поп на требы из Пухлемы приезжал… – Жоржик кивнул на холмик, заросший иван-чаем. – А там за вишней Захаровы всей семьей угорели, семь душ. Один хозяин Родька-пьяница уцелел. Пришел домой вдрабадан, наскандалил, жена Стеша его проспаться на двор выгнала. Вот как иной раз бывает… Очухался и больше никогда не пил…
Дед присмотрелся к земле, нагнулся, ковырнул, перекинул с ладони на ладонь песок вперемешку с кирпичной крошкой и снова стал объяснять, кто где обитал, кто с кем дружил-враждовал, кто к кому сватался, кто какого был нрава и поведения…
– А где ж дома-то? – удивилась бабушка.
– Нюр, ну какие дома? Деревня под затопления попала. Всех заранее переселили. Грузовики и подводы прислали. Меня тогда уже в армию забрали. Сам не видел, но мне отписали. Избы и печи сразу разобрали и по селам развезли. Кирпич, бревнышки, столярка опять же всякому пригодятся. Вон только валуны из-под углов-то и остались…
Гладкие каменные спины в самом деле кое-где выглядывали из лопухов и крапивы. Один большой окатистый валун был серо-розового цвета, и казалось, в зарослях прикорнула большая свинья.