– Привет! Слушай, вчера женщина… с моста… с ребёнком… Что-то ещё про это слышно было? – Паша неуверенно переступал с ноги на ногу.

– Так ты же сам там был. У Гены все материалы.

– У Гены, который разыскник?

– Ну да. Муж приезжал, написал заявление, что пропала его жена с ребёнком. Забрала из садика раньше обычного и куда-то делась. Других пропавших в этот день не было. По описанию всё сходится. Ты же сам Григорьеву рассказал, что видел, как они случайно упали с моста… А что? Есть факты, которые должны заинтересовать наш отдел?

Паша опустил глаза. Ему не хотелось себя выдавать. Хотя он не сделал ничего противоправного. Почему ему было так неловко? Не от того ли, что Саня почувствовал, что Паша рассказал не всё? Профессиональная чуйка, нюх, талант тонкого психолога – можно называть это как угодно. За эти качества Шаранова и ценили.

У Паши в голове крутились слова Виталины: «Она бросила его с моста и прыгнула следом». Нет, проговориться было нельзя.

Шаранов напомнил ему сведения из протокола осмотра места происшествия:

– Сначала ты толковал про какую-то женщину-очевидца. Потом в итоге сказал, что ребёнок поскользнулся и упал, а мать хотела его спасти и прыгнула следом. Это было так?

Саня глядел на Пашу, как на чёрный ящик в известной игре, будто хотел угадать, что там внутри. Пока Паша подбирал слова, опер продолжал:

– Никто их не толкал? Нет? Значит, это не моя работа. Самоликвидаторы – не наш профиль. Ребёнка жаль, конечно. Но мать могла бы следить за ним лучше.

Пашу задели эти слова. Он уверен, что Мира была замечательной матерью. Была… Несмотря ни на что. Возможно, Виталине показалось. Она же в очках – зрение, значит, плохое. Вечер, снег. Наверняка примерещилось. Разве Мира могла сделать такое? Пашина версия куда правдоподобнее и человечнее, хотя от этого не становилась менее трагичной.

– В общем, пока тела не всплывут, будет у Генки висеть этот глухарь, – заключил Саша.

Обычно Пашу не задевал подобный тон. Речь, в которой пострадавшие – «терпилы», а убитые – «трупаки», его никогда не напрягала. Никто не вникал, что эти «тела» когда-то дышали, любили, что это чьи-то братья, сестры, отцы или матери. Попадая в сводку, они утрачивали все свои качества, оставаясь лишь набором антропометрических и гендерных данных. Оно и понятно, если оплакивать каждого, в итоге весь личный состав отправится в психушку. Эмоции мешали работать, обезличивание облегчало процесс. Но когда речь шла о близких, сохранить твёрдый рассудок не получалось. Сейчас Паше было невыносимо думать, что Мира станет очередным «подснежником», чьё распухшее, посиневшее тело однажды прибьёт к берегу. Как над её мёртвым безносым лицом, обглоданным рыбами, склонится патологоанатом. От этой мысли его начало мутить.

– Ладно, спасибо, Сань, – откашлялся Кукушкин. – Если что, дай знать.

– Паша, тут без твоих утопленников дел хватает. Сейчас вот мужик заявил о насильственных действиях сексуального характера. Какие-то охранники в баре опустили беднягу за неуплату по чеку. Прикинь? Олени!

Паша лишь округлил глаза и вспомнил о рыдающем Чукове. Он почувствовал себя виноватым в том, что не был достаточно внимателен, чтобы расслышать в речи заявителя нужную информацию. Только наорал, не дал выговориться. Бедняга рассказал всё патрулю. Паша чувствовал себя отвратительно. Чурбан бесчувственный!

Дальше сутки прошли относительно спокойно, если не считать бабушку, которая перевела телефонным мошенникам все свои сбережения. А потом взяла кредит и обогатила псевдосотрудников банка ещё на 500 тысяч. Весь отдел по борьбе с мошенничеством стоял на ушах. Телефонные аферисты были больной темой для начальства. Нынешние виртуальные мошенники намного изобретательнее тех, что были раньше. Технический прогресс развязал им руки, а бабушки, к сожалению, за всем этим не успевают и расплачиваются за свою доверчивость. Паша подумал, что впору на упаковках с телефонами делать надпись: «Беречь от стариков и детей». Особенно от бабушек и дедушек – лакомых кусочков для дистанционных аферистов.

На звонки Паша отвечал на автомате. В сотый раз он задавал себе вопрос: могла ли Мира это сделать на самом деле? Что толкнуло её на это? Каким надо быть человеком, чтобы совершить такой поступок? Знал ли он её? Были ли на её солнечной душе тёмные пятна? Ему всегда казалось, что нет. Неужели казалось?

В седьмом классе их дружба стала постепенно расползаться, как застиранная простыня. Нет, Мира не перестала с ним общаться, но Паша ощущал, что она больше не та соседская девочка, с которой они вместе искали улиток под лопухами. Паша вспомнил, как Мира ему однажды объяснила, что такое испанский стыд. Это когда стыдно, но не за себя, а за кого-то другого. Возможно, это был намёк. Наверное, ей было неловко гулять с таким, как он. Ни умником, ни красавцем, в общем, ничем не выдающимся парнем. Один случай поставил точку в их и без того умирающей дружбе.

Однажды Паша перепутал двери мужского и женского туалетов. Двери после летних каникул перекрасили, таблички не успели повесить, и заплутать было проще простого. Он случайно сунулся к девчонкам, те, конечно, дико завизжали. Паша быстро ретировался, но в классе молниеносно распространился слух, который оброс дополнительными подробностями и преувеличениями, якобы Пашка подсматривал за девчонками в туалете. Глупость, понятно. Но тогда ему было не до смеха. С подачи Голованова к Кукушкину привязалась кличка Вуайерист. Паша не особо понял значение этого слова, а когда спросил дома маму, та покраснела и сказала, что теперь он останется на месяц без интернета. В общем, когда Паша узнал, кого так называют, ему стало ещё обиднее. Голованов был капитаном баскетбольной команды, сноб и сердцеед, девчонки от него «кипятком писали», в общем, авторитет, поэтому кличку быстро подхватили и не упускали возможности напомнить Паше о том досадном случае.