Первым появился Нил. Ещё издали он увидел, что со старшиной творится неладное, и к бревну, служившему Кондратию Епифановичу троном, приблизился лёгкой рысью.

– Сучок, что с тобой? На покойника похож! Зашибся? Лекарку кликнуть? – в голосе мастера слышалась тревога.

– Не надо! Лучше бы ты, Шкрябка, хмельного добыл да пожрать. С болотниками мириться придётся. Да и вообще надо! Сбегай к Плаве, а? – старшина сопроводил свою просьбу непроизвольным глотательным движением.

– Случилось чего?

– Случилось, Шкрябка, ох, случилось! Не трави душу, без тебя муторно! Лучше браги достань да к нам тащи. Там и обскажу всё.

– Да как я к Плаве-то подойду? Третьего дня только…

– Шкрябка! Кончай мне зубы заговаривать! Хоть роди, но брагу достань! Отработаешь потом, Плаве-то, – в конце фразы Сучок блудливо ухмыльнулся.

– Фу, оттаял хоть! Глазом зыркает! Ладно, добуду я тебе всё, но ко мне с Плавой не лезь! И языком своим не шкрябай! – со стороны было неясно, всерьёз или нет рассердился Нил.

– Шкрябка! – Прежний плотницкий старшина потихоньку возвращался.

– Всё, бегу. Но смотри у меня! – Шкрябка показал Сучку кулак и широким шагом двинулся в сторону кухни.

Старшина снова остался один. Впрочем, это даже радовало. В кои-то веки появились потребность и возможность спокойно поразмыслить, помечтать о чём-то хорошем, например, о невиданном каменном тереме, одетом в каменное же кружево искусной резьбы, столь соразмерном, что казаться он будет не творением рук человеческих, а навеки вознесённым к небесам столпом застывшего в камне морозного узора. Будто в детство вернулся…

Когда-то, сопливым ещё мальцом, глядя на то, как весело летит щепа из-под отцовского топора, как растёт светлый, ещё не посеревший от времени сруб, как возносятся под самое небо стропила и конёк, как облегают новую избу, а то и терем покрытые дивной резьбой петухи и наличники, мечтал Кондраша о том, что вот вырастет он, станет наилучшим во всём свете мастером. И артель себе наберёт таких же. И уж тогда он простые избы рубить не будет – только узорчатые терема, да такие, чтобы у князей да бояр шапки от изумления наземь валились, а простой люд дивился на красоту и после вслед шептал: «Вон идёт сам мастер Кондратий, искусник великий!»

Ему тогда казалось, что время это рядом – рукой подать. Всего-то и надо, что научиться владеть топором не хуже отца, а там и превзойти его. Только потом стало ясно, что научиться легко махать топором совсем не так просто, как кажется, а чтобы мастером и артельным старшиной стать, столько знать и уметь требуется, что и перечислять замучаешься…

Эх, мечты детские… Что в веке двенадцатом, что в двадцать первом. Хотя так, наверное, и надо – видеть только внешнюю, привлекательную сторону профессии. Вырасту – буду строителем! Ого-го какие дома строить стану! Стану лётчиком – летать в небе и форма красивая! Стану космонавтом…

Не всем суждено пронести свою мечту через жизнь, и не каждая мечта выдержит столкновение с реальностью. Стать, как отец – не просто, ой, не просто. Для начала надо «Вознестись главою непокорной хотя бы выше нужника, хотя б на метр над уборной, на средний уровень пока». Овладеть ремеслом, набить множество шишек и стать – нет, пока не равным отцу или наставнику, это уж у кого как, – а просто добиться, чтобы коллеги начали твоё мнение просто слышать. Это первый этап.

Потом будут и второй, и третий, и сто двадцать пятый… И пока ты растёшь, становишься специалистом, а потом и мастером, только мечта и благородное упрямство не дадут тебе утонуть в море рутины, опустить руки, перестать учиться. И тогда, спустя немало лет доведётся тебе услышать за спиной: «Смотри, он не хуже своего батьки, нет, не хуже!»

Досталось похлебать этой каши большой ложкой и Сучку. Не то что топором владеть пришлось учиться – от заезжего грека язык греческий перенимать! И ремесло своё не столько талантом постигать, сколько чугунной задницей. А иначе никак – если хочешь удержаться на месте, приходится быстро бежать. И таланта в успехе только пять процентов, а остальные девяносто пять – упорство и усидчивость. И пять процентов без этих девяносто пяти – ничто.

Так что всего вдоволь досталось: пальцев отдавленных, мышц сорванных, усталости смертной, ругани и с заказчиками, и с артельными, и с помощниками. И всё на нём – старшина. Вот так-то терема дивные строить – грязный, злой, невыспавшийся, отгавкивайся от всех, да умей зажитое для себя и своих людей из глотки вырвать, не то всяк норовит получить с тебя побольше, а заплатить поменьше. Или вообще не заплатить. Так уж повелось от сотворения мира. Автор из двадцать первого века может подтвердить.

И всё равно мечта поддерживает, не даёт оскотиниться, заставляет шевелиться, идти, преодолевать. Вот и мечтал зодчий Кондратий Сучок о невиданном тереме…

– Чего звал?! – каркнул над ухом скрипучий голос.