— Позвольте, позвольте, — перебивает В. А. Гиляровский, — вы кого просили к телефону?

— Московского градоначальника, — недовольным тоном говорит рапортующий.

— Сейчас я попрошу генерала Андрианова. — Он поручает лакею подозвать к телефону градоначальника, а сам быстро спускается в швейцарскую, одевается и мчится на лихаче на вокзал. У Ярославского вокзала сверкают бляхами и белыми фартуками носильщики.

— Есть какой-нибудь поезд?

— Через семь минут отходит, — отвечают ему. — Он на вокзале, идет посадка, вот окошечко кассы.

— До Лосиноостровской, — подавая деньги, говорит Гиляровский.

Но кассир огорчает:

— Поезд дальнего следования, первая остановка — Александровск.

— Вот так штука!.. — вырывается у него. — А когда пойдет следующий?

— Поездов не будет до утра.

Краткое раздумье. Александровск в сотне километров. Другого выхода нет.

— Дайте билет до Александровска.

Билет на руках. Он в вагон. Раздается третий звонок. Состав трогается под окрик паровозного гудка. Поезд двигается тихо, но постепенно развивает ход, все чаще мелькают линейные огни, пестрят перед глазами предметы…

Расстояние покрывается быстро, скоро станция Лосиноостровская. Гиляровский выходит на площадку, открывает дверь, его с ног до головы обдает снежной холодной пылью, мороз щиплет лицо. Вот здание станции… Он опускается по ступенькам… Зорко всматривается в заснеженное полотно дороги и на полном ходу поезда прыгает в снег. Цирковая тренировка пригодилась: приземление прошло благополучно. Он идет на станцию узнать, когда отправится на Москву первый поезд, чтобы к сроку вернуться в редакцию, а затем уже спешит на место происшествия.

По заданию «Русских ведомостей» В. А. Гиляровский едет в 1892 году на Дон. Там была вспышка холеры. Поездка эта грозила опасностью для жизни. Но таков был Гиляровский. Не бояться никаких опасностей было его правилом. Однажды он принес в редакцию «Русских ведомостей» картуз, копну волос и обрывки кожи с черепа одного из бандитов, напавших на него в разбойном месте. А сколько раз он заносил домой из трущоб болезни! Сам он болел рожей, тифом болела семья, а его малолетний сын умер от заразы.

Всякие прыжки с поездов на полном ходу, полеты на воздушном шаре, «проходка» Неглинки, бесспорно, таили в себе большие опасности. К счастью для него, все обходилось благополучно. Так же невредимым вышел он впоследствии и из чудовищной Ходынской катастрофы.

Давка на Ходынке произошла в 1896 году, в день коронации Николая II. На коронацию тогда съехалось около двухсот иностранных и русских корреспондентов, но В. А. Гиляровский был единственный, который видел своими глазами происшедшее, испытал катастрофу на себе и чуть было не стал ее жертвой. Прав был поэт А. В. Круглов, в шутку писавший о нем, что он знает накануне обо всем, что будет завтра. Поэтому, может быть, он и пошел на Ходынку накануне, чтобы не попасть в катастрофу завтра.

Вечером, когда он туда явился, Ходынка уже имела необычный вид: срочно были выстроены сотни будок, из которых предполагалась бесплатная раздача узелков с колбасой, орехами, пряниками, пирогами с мясом и коронационных кружек… Не праздник, а эти грошовые подарки были для всех главной притягательной силой. Необъятная Ходынка была заполнена гуляющими, кругом раздавался смех, пение, визг гармошек. Люди сидели и лежали на траве, закусывали и выпивали среди строений, ям и развороченной земли, которые остались в нетронутом виде еще от Всероссийской выставки 1882 года.

Обойдя поле и тщательно все осмотрев, В. А. Гиляровский, как он мне рассказывал и читал об этом свои записи, решил отправиться домой. Уже светало. К ипподрому пройти было невозможно, все было забито народом. Он с большими трудностями продвигался вперед. «Вдруг, — как записано у него, — я уловил ухом странный звук — загудело где-то, сначала вдали, а потом близко, кругом. Сразу как-то… Раздался визг, вопль, стоны… И вот все, кто сидел или лежал на траве, испуганно вскочили на ноги и рванулись в сторону будок с подарками. Получилась толкотня, давка, вой…»

Тут он понял, что в этой неорганизованной, бесчисленной толпе ему грозит неминуемая гибель. Идущие против него тысячи были, казалось, несокрушимой преградой. Изо всех своих могучих сил он стал пробиваться сквозь их толщу. Они не знали, что он уходил от своей смерти, а они лезли в ее пасть.