— Ты зачем так со мной, сынок... — он хлопает жиденькими ресницами, по морщинистой щеке стекает слеза, и я замечаю: он состарился — так, будто мы двадцать лет торчим на Земле.

Злость стихает.

— Отец... Зачем ты передал повстанцам технолингву и коды доступа к Маякам? Ты понимаешь, что сделал? Осознаёшь, ЧТО теперь будет?!

Он настораживается:

— Кто тебе это сказал?

— Но это ведь так?!

— Кирилл! Кто сказал? — он снова вообразил себя строгим отцом.

— Мэйби.

— Кто? — мохнатые брови от удивления лезут на лоб. Он что, за минуту решил показать мне все доступные человеку эмоции?! — Кирилл, зачем ты мне врёшь! Мэйби давно умерла. Все шесть штук. Последнюю — застрелил Фиест.

— Никого он не застрелил! Та запись — подделка! Она здесь, на Станции! Живёт в моей комнате! Не притворяйся, что её не встречал! Мы прилетели с ней на одном корабле, в одной каюте! — уткнувшись лицом в отцовскую грудь, я стучу кулаками ему по плечам, как девчонка. — У нас куртка, одна на двоих! И котёнок!

— Ну что ты, сынок, успокойся... Не стоит... Конечно, встречал... Так вот почему ты разгуливаешь без куртки! — он гладит мой затылок. — Послушай, сынок, а откуда про передачу кодов знает Мэйби?

— Мэйби особенная! Она знает всё!

— Особенная? Понятно. Воплощение Маяка... — отец, взяв за плечи, отодвигает меня от себя и внимательно смотрит в глаза. — Сынок, расскажи: ты вставлял себе какие-то чипы?

— Чипы? Ну да, ВДК! На совершеннолетие, в руку! Откуда мне было знать, что ты уже мне его имплантировал?

— А зачем?

— Ну как... Совершеннолетие! Так положено! — не могу понять, почему отец глядит на меня так подозрительно.

— Так значит, у тебя два ВДК? — он пытается взять мою руку. — Какой номер? Дай-ка взглянуть!

— Нет! — я вырываюсь. — Нельзя! Нельзя!

— Хорошо-хорошо... Я понял, нельзя так нельзя! И без того всё понятно... «Сотка» — билет в один конец, её не извлечь, мозг уже не сможет принять реальность, — по отцовской щеке снова стекает слеза. — Сынок, что же ты натворил... Зачем?

Он разворачивается и уходит. К океану, к обрыву... А я стою, как дурак, глядя на его сгорбленную спину, и ничего не могу понять.