— А, — говорили наши, — песню хотите! Кантаре! Мы вот что поем, — и заводили про яблони и груши, про туманы над рекой, про девушку, которая любит и ждет.
Итальянцы не понимали, конечно, ни слова, — но зато они понимали ту войну, которую вели советские солдаты, и придумывали свой текст — суровый, аскетичный, о борьбе и смерти. Так у них получилась итальянская «Fischia il vento» со словами «Свистит ветер, бушует метель, / башмаки развалились, но всё же надо идти, / идти воевать за красную весну, / за солнце нашего будущего».
Здесь надо заметить, что и смысл песни «Белла, чао!», несмотря на веселый мотивчик, прост и страшен — это такая песня, с которой можно было идти на смерть. А про то, что у суровых советских солдат, пешком прошедших полмира, главной песней войны была история о девушке, поющей на высоком берегу, никто тогда не мог догадаться, да и сейчас об этом знают немногие.
Мало кто из советских солдат, воевавших в итальянском Сопротивлении, вернулся домой. Кто-то остался после войны здесь жить, но таких были единицы, большинство же — «стали просто землей, травой». Федор Полетаев, павший смертью храбрых весной 1945-го, в битве при Канталупо, — один из немногих, чье имя стало известно[33]; почти все из них так и ушли безымянными.
Но в одном можно быть уверенными: 25 апреля и 9 мая жители маленьких и больших городков на Севере Италии наденут на шеи красные партизанские платки, оставшиеся от дедов, и пойдут на могилы партизан — своих и чужих, потому что они уже давно лежат здесь вместе.
Конечно, и мы ходим на Кладбище Стальено, приносим цветы вместе с итальянцами.
Петя читал перевод на итальянский «Журавлей», который Сандро сделал в последний год своей жизни. Но я не стала доставать носовой платок, потому что бывают и хорошие слёзы; пусть текут — такими можно гордиться.
Giorgio Caproni. Лифт до рая.
Над самым старым вокзалом Генуи возвышается некогда роскошный отель «Мирамаре». От него ведет вверх узкая, мощенная красным кирпичом улица — на генуэзском диалекте она называется крёза, — и по ней отважно взбирается в гору то ли маленький трамвай, то ли фуникулер. Но на самом деле это не трамвай и не фуникулер, а кремальера — маленькое чудо инженерной мысли XIX века. Между рельсами проложена металлическая рейка с зубцами, а по рейке движется шестерня, закрепленная под брюшком этого небольшого транспортного средства. Этот вид механической передачи и называется кремальера, или зубчатая железная дорога.
С такими железными дорогами знакомы те, кто живет не на равнине, а выстраивает свою жизнь под крутым углом. На протяжении многих веков по склонам Альп и Пиренеев таскали грузы только ослики, но постепенно искусство механики, неотделимое в итальянской традиции от искусства вообще (вспомним Леонардо да Винчи), стало предлагать решения одно другого интереснее. И элегантные дамы в отеле «Мирамаре» обсуждали устройство реечной механической передачи между последними новостями двора и верчением столов, в то время как маленький трудолюбивый поезд крутил, крутил свою шестерню, карабкаясь на высокую гору.
Времена меняются. И если полтора века назад новости механики были вполне естественной темой для светского разговора, то сегодня мы одинаково не готовы обсуждать способ устройства ни аппарата Белла, ни айфона Стива Джобса. И мы не знаем, что фуникулер, как бы ни был он похож на только что описанную кремальеру, на самом деле принадлежит к другому типу транспорта и пользуется другим видом механической передачи.
Fune по-итальянски значит «канат» (но если угодно, то можно и по-латыни — funiculus). Фуникулер очень дешев или, в более точных терминах, он очень эффективно использует энергию. Но у него имеется один недостаток: натянутый канат не может описывать дугу и закладывать вираж. Вот почему только кремальеры с их зубчатой передачей вписываются в неровный ритм поворотов генуэзской крёзы.
Но практичные генуэзцы не могли остановиться на достигнутом и придумали еще один вид городского транспорта — лифт. Сев в него, можно сэкономить путь в пять или шесть остановок на автобусе, ползущем серпантином улиц. Лифтов в Генуе несколько, они, как правило, поместительные, со скамейками и зеркалами.
…И здесь кончается физика — и начинается метафизика, а механика вновь становится искусством. Остроумные инженерные решения облекаются в изящную форму генуэзского лифта в Кастеллетто, в котором тускло блестит позолота и в глубине матовых зеркал еще можно разглядеть элегантных дам из отеля «Мирамаре», совершающих свое первое путешествие на лифте — ради науки и ради приключений.
Лифт возносит всех желающих к бельведеру, откуда полностью виден город с башнями и куполами, и как здесь не вспомнить итальянского поэта Джорджо Капрони, который посвятил генуэзскому лифту в Кастеллетто отдельное стихотворение, вошедшее во все антологии итальянской поэзии XX века:
Прекрасный лифт в стиле либерти (так называют модерн в Италии) закрывается ровно в полночь — может быть, чтобы все золушки помнили, в каком именно часу надо убегать от своих принцев (Кастеллетто — традиционно буржуазный квартал по сравнению с демократическим и космополитичным Старым городом), а может быть, этот волшебный лифт закрывается ночью именно затем, чтобы никто на нем не смог уехать в рай. По крайней мере, раньше времени.
Чудеса и Рождество.
Благослови, Господь, студентов! Они не только могут научить нас жить легче и относиться ко всему проще, но и открывают иногда нам совершенно новые страницы жизни…
Тут надо признаться, что я думала совсем не так, когда, оставив детей дома, направлялась в полной темноте куда-то в странный и весьма удаленный от Старого города квартал. Мне предстояло выехать из центра, пересечь промышленную зону, подняться на одну из высоких гор, что окружают город и теснят его к морю, и только там, на горе, найти церковь, в которой должен был состояться концерт. На этот концерт (с участием одного моего студента) я напросилась сама — и теперь ехала туда, только потому что неудобно было отказаться…
Ораторий Короната (в честь коронованной Мадонны — по-итальянски «Мадонна Короната»), оказавшийся мрачной коробкой из нетесаного камня, выреза́л черный прямоугольник в звездном небе, а под ногами рассыпались огни Генуи и светились далекие корабли на рейде. Вокруг было черно и мрачно. И ни души.