– Может, посредине, – ответил я. – Хочешь вернуться посмотреть?

– Спасибочки.

– Я думаю, сейчас там безопасно, – сказал Эпштейн. – Вряд ли НЛО увеличивают проходимость хоула надолго.

– Можешь тоже вернуться – и проверить.

– Горючего в заправщике почти нет, – сообщил Лысый. – Надо залить цистерну.

– Это как раз не проблема, – ответила Инга. – Сделаем в любом ближайшем городе. Следующий хоул на юго-западе… Кстати, насколько помню карты, в той стороне нефтеперерабатывающий завод есть.

– Ты обещала рассказать, что чувствовала на Сатанаиле, – напомнил Эпштейн. – Что ты имела в виду, когда говорила, что он очень велик? Понимаешь, это может быть важно.

– Мне показалось, что он не просто велик, – огромен, – сказала Инга. – Сверх всяких разумных пределов. Я бы сказала – вообще бесконечен, однако такого не может быть, правильно?

– Как знать. Вряд ли на современном уровне развития науки мы можем с полной уверенностью судить, что возможно, а что нет.

– Если так – то да, мир бесконечен. И, похоже, солнца там действительно нет. Только эти сияния в небе. И еще я постоянно чувствовала где-то вверху, над головой, странные объекты…

– Продолжай, продолжай!

– Вроде бы хоулы, но не совсем. То есть они похожи на односторонние хоулы, быстро перемещающиеся невысоко над поверхностью. Их было много – но их как бы и не было, понимаешь?

Эпштейн уставился в пространство невидящим взглядом.

– Потенциальные блуждающие хоулы, – проговорил он. – И бесконечный мир с земной силой тяжести… Что же это у нас получается?

Он умолк, погрузился в раздумья, и до самого вечера вел себя так, словно ему отключили восприятие окружающего. В таком состоянии Эпштейн был не более полезен в нашем походном хозяйстве, чем дырявое запасное колесо, которое заклеить нечем, а выкинуть жалко. Однако мы терпели, зная, что это скоро пройдет. И действительно: как только встали лагерем на ночь, Борино лицо просветлело, он уселся на первый попавшийся камень и принялся заполнять свой дневник формулами, длинными и страшными, как напавшая на нас сколопендра. Исписав несколько страниц, он с облегчением вздохнул, спрятал тетрадку в чемоданчик и съел за ужином вдвое больше обычного.

На следующий день мы стали покашливать, еще через день – плевать мокротой. У меня жутко зудели подмышки, и, сняв комбинезон, я обнаружил, что они заросли какой-то синей плесенью. У Лысого и Эпштейна вскоре началось то же самое.

– Это мы на Сатанаиле нацепляли заразы, – сказала Даша. – Что делать будем?

– А что ты тут сделаешь? – поинтересовалась Машка. – Или сами выздоровеем, или сами сдохнем.

Странная «простуда» у всех закончилась уже через неделю, а вот заплесневеть я, Лысый и Эпштейн успели с ног до головы. Мы зачесали себя чуть не до смерти, пока я не обнаружил, что от синей напасти помогает простое обтирание песком. После этого наша троица по пять раз на дню совершала обстоятельнейший таяммум4, пока все не прошло. Никто из женской половины команды плесенью так и не заразился.

По мере того, как колонна продвигалась к юго-западу, погода становилась жарче. Стали попадаться кактусы: сперва небольшие, затем средних размеров, а после – гиганты высотой до десяти метров. Дожди больше не повторялись, ожившая было пустыня блекла на глазах. Озера пересохли, летающие скаты исчезли, кусты теряли засохшие листья, и горячий ветерок лениво гонял их по песку. На одном из привалов мы обнаружили, что некоторые листики бодро выпрыгивают у нас из-под ног и отлетают на полметра в сторону. Поймав несколько и осмотрев внимательнее, Эпштейн сказал, что это, конечно же, не листья, а какие-то расплодившиеся к концу влажного сезона живые существа. Сведения о них в планшетах Мартинеса отсутствовали, и мы нарекли их сухолистками. Эпштейн свернул одну из них в трубочку и засунул в пробирку.