297 Фактами подтвердив идею («ложь есть действительно догмат новой церкви»), развивал её Мельников, насчитав аж 9 таких догматов, в т. ч. «самый ужасный – убийств, казнения» и «цезарепапизма – преклонение перед царской властью, даже признание её заменяющей Самого Христа» (
298 «…Мы все в отношении к христианству становимся в довольно странное положение: именно, забывая как бы, что христианство – не теория только жизни, и главным образом внешней, которую (теорию) можно по своему вкусу урезывать и переделывать, а исключительно жизнь, жизнь внутренняя, новая, особенная и цельная, не позволяющая никаких изъятий и ограничений <…> Мы усиленно отбиваемся от мысли и как бы тяготимся сознанием, что нужно всецело отдать себя христианству; не его приспособлять к своим вкусам, а себя и свою жизнь к его требованиям и пересоздать себя по нему» (
299 «Выйдет человек из Церкви – и идёт в неосвящённый мир, и там живёт, работает, участвует в творчестве, в созидании, в организации нового общества, участвует во всём, что творит этот мир, участвует в неосвящённой, нехристианизированной, чуждой христианству и Церкви среде. И так он живёт шесть дней, а на седьмой день он снова идёт в храм, чтобы пожить церковной жизнью. <…> Вот этот дуализм, этот разрыв между миром и Церковью стал исторической трагедией христианства» (
300 Никео-Константинопольский символ – краткое изложение главных истин христианской веры, утверждённое на I и II Вселенских Соборах.
301 1 Кор.7, 23.
302 Ср.: Лк. 6, 27–35; Рим. 12, 17–21.
303 Мф. 5, 28, 34; 19, 18, 21. Подр. см.:
304 1 Кор. 12, 27; Еф. 5, 30.
305 «Всякий нечистый, собственно, есть вне тела Церкви, отделён ли он форменно или нет» (
306 «По своей внешней форме арианство так же церковно, как православие, но арианству не доставало того духа, который есть внутренняя жизнь Церкви» (
307
308
309 «…Вся острота и двусмысленность “константиновского периода” церковной истории вытекают из этого первого парадокса: первый христианский император оказался христианином вне Церкви и Церковь молчаливо, но с полной искренностью и верой приняла и признала это. <…> “Номинальное” обращение: таково обычно первое впечатление от четвёртого века. <…> Но видим ли мы нравственное обновление общества? Влияние христианства на законы, обычаи, на все принципы принявшего его государства? <…> Итоги четвёртого века с этой точки зрения более чем отрицательны, они поистине трагичны» (
310 Например, осенью 1906 Мережковский, Философов и Карташёв пытались привлечь священников к участию в митинге протеста против усиливавшихся репрессий. Мережковский составил «Воззвание к Церкви», где предлагал «признать правительство отступившим от духа христианства и лишившимся благословения Православной Церкви, разрешить армию от присяги, объявить Синод лишённым канонических прав и возносить молитвы за освобождение народа, прекратив возношение их за царя и царствующий дом, созвать Собор» (
311 «Не уронили ли мы сами значение Церкви, придав её значение функции, ей несвойственной? Не унизили ли мы Церковь в наших понятиях до степени орудия, служащего мирским – внешним целям? Не подорвали ли мы сами авторитет этой области духа и слова – неуважением к духу и слову и ограждением этой области, то есть Церкви, внешними, недуховными и несловесными силами? Не заграждаем ли мы уста правде? Не воспитываем ли мы лицемерия под видом благонравия? Не подкопались ли мы сами под корень всех нравственных общественных сил, лишив их всякой свободы и самостоятельности развития?.. <…> Всякая попытка создать официальную религию <…> должна неминуемо породить то самое отношение к Церкви, которое так возмущает, тревожит, печалит вас, благочестивый читатель!» (
312 Спустя 5 лет формулировку повторил Бердяев в гл. 6 «Философии свободы»: «Чтобы бороться за свободу религиозной совести, нужно иметь религиозную совесть».
313 Ср.: Мф. 19, 21; 10, 37.
314 «Неисцелимой язвой церковной жизни остаётся полный произвол государственной власти и, что ещё хуже, почти столь же полное приятие этого произвола церковной иерархией. <…> Примеров этого произвола, этих капитуляций Церкви, увы, слишком много» (
315 «…Люди, называющие себя христианами, устраивают массовые расстрелы и заявляют цинично, что они не могут хорошо управлять страной, не упиваясь кровью невинных» (
316 «Ни один священник не произнёс в церкви проповеди, откровенно направленной против террора правительства, ни один не отказал убийцам и палачам в причастии» (Там же. С. 4). За призыв к покаянию в братоубийстве Флоренский был посажен в тюрьму, а Свенцицкий отдан под суд.