«Ничто не может мне воспрепятствовать выселить из Чехии и Моравии несколько миллионов чехов, если они не желают принять предложенные условия существования. На этой территории будет место только для одного народа. Один из двух народов должен уступить. Я твердо решил, что это не будут немцы. Мы не отдадим Чехии и Моравии. Лучше пусть одно поколение перенесет в течение двадцати лет тяжкое горе по поводу утраты своей родины, чем в Европе сохранится опасность, которую представляют собой чехи, являющиеся врагами рейха… Если вы, господин президент, не поймете серьезности ситуации и не сумеете изменить обстановку — чешский народ будет стерт с лица Европы».
Гитлер не учел, что есть силы, которые воспрепятствуют этому людоедскому плану. Гитлер не учел и того, что никому не удавалось и никогда не удастся стереть с лица Европы свободолюбивый чешский народ. Не удастся в наше время уничтожить и любой другой народ, в том числе, кстати, и немецкий.
Но осуществляли свой план Гитлер и его прислужники с присущими им педантизмом и дьявольской настойчивостью. Еще до начала оккупации была запрещена Коммунистическая партия Чехословакии. Вскоре были закрыты все чешские высшие учебные заведения, официальным языком на всей территории «Протектората» объявили немецкий. Рабочий день увеличился до 10—14 часов. Начались не прекращавшиеся до последнего дня оккупации массовые аресты и казни, особенно усилившиеся после нападения Германии на СССР. На территории Чехии были созданы концлагеря, в том числе один из самых страшных — Терезин. В июне 1942 года, после убийства Гейдриха, гитлеровцы ввели в стране чрезвычайное положение. В ночь на 10 июня 1942 года оккупанты, обвинив без всякого на то основания — просто надо было доложить Гитлеру, что виновные найдены, — жителей деревушки Лидице в укрывательстве участников покушения на Гейдриха, расстреляли все ее мужское население старше 15 лет, отправили в концлагеря женщин и детей, а деревню стерли с лица земли. Уничтожение Лидице стало своего рода сигналом к усилению репрессий против населения оккупированных стран, а сам факт истребления ни в чем не повинных чешских шахтеров Гитлер хотел сделать устрашающим символом… Мы были в Лидице — красивой чешской деревне недалеко от Кладно. Уже давно нет ни Гитлера, ни Гахи, ни Гиммлера, ни Гейдриха, а деревня стоит и служит символом неустрашимости народа, борющегося за свою свободу…
В начале 1943 года гестаповцы напали на след Пльзеньской подпольной организации. В апреле Иосиф был арестован. Не добившись от него никаких признаний и не имея прямых доказательств его антифашистской деятельности, гестапо обвинило Иосифа в шпионаже как агента Москвы, будто бы заброшенного в Западную Чехию со специальным заданием, и переправило его в дрезденскую тюрьму. Дрезденские тюремщики тоже не добились ничего. В начале 1944 года Иосиф Лауда был казнен. Но за несколько недель до казни ему пришлось испытать еще одно потрясение…
После разгрома фашистов под Сталинградом немецкое командование поняло, что пора думать не только о планах молниеносного разгрома СССР, но и о строительстве оборонительных рубежей в собственном тылу. Людей не хватало и немцы начали призывать в строительные части вермахта молодежь из оккупированных стран. В такую часть в 1943 году был призван Петр Лауда. Оказавшись в Восточной Польше, совсем неподалеку от тех мест, где когда-то служил солдат австро-венгерской армии Иосиф Лауда, юноша решил воспользоваться его опытом и бежать в Красную Армию. Но немецкая полевая жандармерия работала усерднее, чем австрийская тридцать лет назад. Петр был арестован, военно-полевой суд приговорил его к смертной казни. Не знаю, рассчитывали ли гитлеровцы подействовать на отца, или у них были еще какие-то соображения, но для приведения приговора в исполнение юношу отправили в ту же дрезденскую тюрьму. На прогулке во дворе тюрьмы отец и сын увиделись в последний раз…
Арест Иосифа и его многих товарищей вовсе не означал разгрома антифашистского подполья. Борьба продолжалась, более того, несмотря ни на какие репрессии гитлеровцев, она усиливалась. Василий после ареста отца укрылся у партизан. Около года он жил в землянке недалеко от дома, отпустил бороду, стал носить очки, и под носом у разыскивавшего его гестапо продолжал работать связным, поддерживая контакты между заводским подпольем и партизанами, вдохновленными победами Красной Армии, — 8 апреля 1944 года наши войска вышли к Государственной границе Чехословакии.
Чешские полицейские скоро сообразили, как надо действовать, чтобы рано или поздно схватить Василия. Они были уверены, что молодой отец не удержится и захочет взглянуть на родившуюся без него дочь. Так оно и случилось. В мае 1944 года Василий, идя к своей землянке из дома, попал в засаду. В перестрелке он был ранен, перевезен в тюремный госпиталь и как «партизан рус» передан в гестапо. От него долго добивались сведений о партизанах и заводских подпольщиках, но, так и не узнав ничего, отвезли в Терезин и расстреляли.
Когда Василий был схвачен, засада у его дома потеряла для гитлеровцев смысл. Родителей Марии-младшей, укрывателей партизана, расстреляли сразу. Марию-старшую и ее невестку отправили на Панкрац, их судьба вам известна. Крошечную Надю удалось спрятать в деревне — как дочери партизана ей грозила смерть…
Вот и вся история русско-чешской семьи, история, начавшаяся в годы гражданской войны у нас в Сибири и закончившаяся гибелью от рук фашистов семи членов этой семьи. Впрочем, закончившаяся ли? Передо мной сидит учительница Надежда Лаудова-Прохазкова, жена чешского шахтера, дочь томича. Ее дочь, тринадцатилетняя Итка, совсем недавно заняла второе место среди школьников страны, читая русские стихи на конкурсе, посвященном памяти Александра Сергеевича Пушкина. И, может быть, в этом маленьком штрихе есть очень глубокий смысл, может быть, он — еще один цветок на могилы русских и чешских солдат, павших в борьбе за свободу и счастье наших народов, еще одно доказательство бессмертия нашей дружбы.
Александр Плитченко,
писатель
ПЕСНИ СИБИРСКИХ КУРГАНОВ
«…Они пошли дальше к северу и прибыли к Паросситам, у которых, как нам говорили, небольшие желудки и маленький рот. Они не едят мяса, но варят его. Сварив мясо, они ложатся на горшок и впитывают дым, и этим только себя поддерживают… Подвинувшись оттуда далее, они пришли к некоей земле над океаном, где нашли некиих чудовищ, которые… имели во всем человеческий облик, но концы ног у них были, как у ног быков, и голова у них была человеческая, а лицо — как у собаки; два слова говорили они на человеческий лад, а при третьем лаяли, как собаки… но все же возвращались к своей мысли, и таким образом можно было понять, что они говорили…»
«Племена Лукоморья… живущие в области Оби… платят дань великому московскому князю. Далее о некоторых народах Лукоморья рассказывают нечто чудесное, они ежегодно 27 ноября, как пиявки и лягушки, умирают от сильного мороза, сопровождаемого туманом. Когда затем приходит день 24 апреля, они опять оживают… В реке же Тахин водятся рыбы, которые головой, глазами, носом, ртом и ногами напоминают человека, но лишены какой-либо способности объясниться словесно…»
«Сурки живут под землею так же, как и кролики. Когда полк стоял поблизости от их жилищ, они вышли смотреть на него и, поднявшись на задние лапки, закричали так пронзительно и неожиданно, что напугали и людей и лошадей, отчего последние убежали за десять верст, прежде нежели успели поймать их…»
«Там есть еще другой зверь, называемый перевозчиком, мех его желто-бурый, с белыми и черными оттенками, но его здесь мало употребляют, потому что волос его короток и он мало греет. Животные эти перевозят горностаев и белок через реки и потому называются «перевозчиками…»
«Целые стада белок, не находя себе пропитания на одном берегу, переплывают на другой, употребляя свои хвосты вместо мачт, весел и парусов, а небольшие палки вместо челноков, и, не умея грести, плывут по ветру, если же взмокнут паруса их, то они неизбежно погибают…»
«Растение это имеет сходство с бараном, члены которого оно ясно изображает, поэтому русские называют его баранцем. Стебель прикреплен как бы к пупу дыни-баранца и куда она повернется, так как при росте она меняет место, — там сохнет трава, или, как говорят русские, «пожирается» дынею… Когда дыня поспеет, стебель отсыхает, и плод получает меховую шкурку, подобно барану, эту шкурку можно дубить и приготовлять к использованию против холода… эта шкурка нежна и курчаво-шелковиста…»
«Чрезвычайно любопытная вещь — мамонтова кость, которую в Сибири выкапывают из земли… Говорят, что это кости животного, проводящего жизнь под землей и величиной превосходящего всех наземных животных…»
«Наиболее замечательна из растений — коса-трава; она, говорят, растет в Сибири, и о нее ломается железо, так что коса, ее коснувшись, рассыпается на мелкие куски…»