Книги
Собаки и тайны, которые они скрывают
Однажды три ворона прилетели на поле и весь день бродили там, охотясь на кого-то – может быть, на полевок. В тот же вечер светлый койот вышел в поле с этими воронами, что навело нас на мысль, что он, возможно, намеренно ассоциирует себя с ними, как будто у него есть свои разведчики.
Или так мы решили для себя. Когда собаки стареют, хочется думать о преемственности. Кто будет похож на них в будущем? Кто был похож на них в прошлом? Например, когда Инукшук поседела от старости, на ее боках появились длинные темные полосы, похожие на тени. Очевидно, эти полосы были у нее всегда, но их очень трудно было различить. Насколько мне известно, ни у одной другой собаки в этом полушарии нет таких полос. Они шли в правильной очередности и располагались по диагонали, как полосы ниже талии зебры, разве что полосы Инукшук были направлены вниз и назад, от холки к паху, тогда как полосы зебры имеют наклон вверх и назад, от грудины к бедрам. Такие полосы на собаке я видела только в Австралии, у динго. Этот динго лежал на склоне холма, выслеживая телят в пересыхающем водоеме. Его темные полосы прекрасно маскировали его, но не настолько, чтобы коровы не могли его видеть. Помня о своих детях, они стояли в напряжении и вытягивали шеи, подозрительно глядя на динго. Мне нравилось думать, что полосы передались Инукшук от ее матери-динго. Во всяком случае, это казалось более вероятным, чем наследственность ее здоровенного отца-хаски, хотя у большинства динго нет полос, и они, конечно, цвета красного золота, цвета австралийской травы. Тем не менее у азиатских бродячих собак иногда попадаются полосы, и время от времени даже сегодня азиатские дворняги попадают в Австралию, обычно в качестве пассажиров какого-нибудь судна. Так что об азиатском предке тоже было приятно думать – это было напоминанием о том, что с древних времен представители разных собачьих рас контактировали и смешивались.
Чего хотят собаки? Они хотят друг друга. Как мы все знаем, люди – это всего лишь киноморфный суррогат. Собаки, живущие в обществе друг друга, спокойны и прагматичны, они никогда отчаянно не нуждаются в том, чтобы сообщить о своих потребностях и чувствах или делиться своими наблюдениями, как это, вероятно, делают некоторые истеричные собаки, которые знают только общество нашего вида. Собаки, живущие в компании друг друга, знают, что их понимают. Инукшук в конце своей жизни забыла почти все, что когда-либо знала о людях, от нашей идентичности до ее собственных навыков соблюдения порядка в доме. Тем не менее она продолжала жить со Сьюсси и Фатимой, принимая на себя ответственность перед ними как свой долг и свое место с ними как свое право. Фатима также ощущала самые большие свои обязательства перед сводным братом Сьюсси и сводной сестрой Инукшук. После ночевки в Школе ветеринарной медицины в Корнелле, куда я отвезла ее, чтобы посмотреть, что можно сделать с ее диабетом, она вышла из своей больничной клетки, прошла прямо через дверь клиники к машине, которая должна была ее отвезти назад к своей семье. При этом она даже не взглянула ни на меня, ни на кого-либо еще. Это стало большой неожиданностью для ветеринаров, которые ожидали восторженного воссоединения. А Сьюсси, который к концу жизни тяжело страдал от болезни Альцгеймера, почти забыл, что люди вообще существуют. Он знал койотов в лесу и полевок в полях, он знал о своих сестрах, о самках динго, но иногда он с недоумением смотрел на нас, словно забыл, кто мы такие.
Сьюсси умер зимой от смертельной инъекции, призванной положить конец его страданиям от артрита, который на момент его смерти стал настолько серьезным, что он уже не мог встать. Я отвезла его к ветеринару в нашем городе, и его смерть была почти такой же умиротворенной, как смерть дерева.
Дома я показала оставшимся собакам его ошейник. Я стояла с ними в своем кабинете – пустой, неотапливаемой комнате, примыкающей к нашему гаражу.
Изучив ошейник, Фатима и Инукшук медленно потянулись носами ко мне, тщательно исследуя все запахи, прилипшие к моим рукам и одежде. Закончив, они обе отступили назад и спокойно посмотрели на меня, как бы обдумывая что-то или вникая. Затем, когда мы стояли вместе в холодной, светлой комнате, просто глядя друг на друга, они вдруг начали выделять запах. Это был запах псины, мокрой собаки. Он поднимался, как облако холодного пара, от одной или обеих сестер динго, просачиваясь сквозь их кожу, становясь все сильнее и сильнее, пока комната не наполнилась им. Я никогда раньше не испытывала ничего подобного и понятия не имела, что происходит.
Я и сейчас не имею понятия. Но когда мы стояли там, спокойно глядя друг на друга в ледяной комнате, в густеющем облаке запаха, мне пришло в голову, что смерть и запах идут вместе не как тление, а как память, – или, по крайней мере, это так для собак. Как голоса путешествуют туда, куда не могут попасть их создатели, так и запахи остаются там, где их создатели не могут остаться. Запах – это собачья вещь. Я не могла притвориться, что понимаю его. Но интересен тот факт, что мое тело отреагировало на это: волоски на моей коже приподнялись.
Инукшук умерла через несколько недель, тоже без сознания и мирно. Потом Фатима жила одна. Я знала собак, которые искали, звали или ждали своих мертвых хозяев, но Фатима не делала ничего подобного. Она знала, что случилось со Сьюсси и Инукшук. По мере того как ее диабет усиливался, она, конечно, становилась менее активной, но в остальном она, казалось, разумно смирилась с тем, что происходило. Она даже поняла, что инсулин помогает ей чувствовать себя лучше, хотя инъекция начинала действовать только через час или даже больше. Каким-то образом ей удалось связать инъекцию с покоем, который наступал гораздо позже, так что когда приходило время укола, она напоминала нам об этом, словно о кормежке.
Я думаю, Фатима чувствовала, что ее жизнь подошла к концу. Однажды она просто ушла в лес и исчезла. Конечно, мы не сразу обнаружили ее пропажу, а потом усиленно искали, причем нам помогали другие люди с тремя собаками. Мы позвонили в местную полицию и полицию штата, общество защиты животных и всем ветеринарам, повсюду расклеили объявления, дали объявления во все газеты и на радио, предлагая вознаграждение. Но наши усилия были абсолютно бесполезны. Несомненно, Фатима почувствовала приближение своей смерти и отправилась встречать ее. Наши поиски продолжаются уже несколько лет, но мы так и не нашли ни ее следа, ни ошейника.
Когда эта книга была впервые опубликована, она привлекла к себе внимание СМИ. Однажды корреспондент одного издания спросил, считаю ли я, что собаки попадают в рай. Ответ для меня был очевиден: конечно, попадают. Если бы они не попадали туда, это был бы не рай. Я также думаю, что у Святого Петра должен быть комитет из собак для оценки кандидатов-людей. Были ли мы верны животным, которых взяли? Заботились ли мы о них в меру своих возможностей, как они неизменно заботились о нас? Поскольку мы занимаемся своими повседневными делами, нам следует подумать о встрече с собачьим комитетом, если мы хотим пройти в райские врата.
Когда возникают вопросы о Небесах, я вспоминаю о популярной истории, которую в свое время рассылали по электронной почте, а также распространяли по всему Интернету. Она появлялась в различных версиях на тысячах веб-сайтов. Это история человека, который хочет остаться со своей собакой даже ценой того, что не попадет в рай. По сюжету человек и его собака попадают на тот свет. Они идут по дороге, и обоим хочется пить. Они подходят к сверкающим воротам с надписью «Рай». Мужчину приветствуют, но когда он просит воды, ему говорят, что он может войти и напиться, но собака останется за воротами. Мужчина отказывается оставить свою собаку и поэтому не входит, хотя ему говорят, что это его единственный шанс попасть в рай. Вместо этого он и собака продолжают идти и вскоре приходят к другим воротам, совершенно обычным. Здесь мужчине показывают питьевой фонтанчик для людей и миску с водой для собак. Становится ясно, что собакам здесь рады. Эти вторые ворота, как выясняется, и есть настоящие врата рая. Первыми были врата ада. Мужчина задается вопросом, как жители Небес относятся к обманчивым вратам ада с их блеском, надписью «Рай» и всем остальным. Ему отвечают, что обман поощряется. В ад попадают люди, которые бросают и предают своих собак.
Я не очень люблю сентиментальные рассказы, но конкретно в этом есть глубокий смысл. В начале истории мужчина понимает, что умер и попал в загробный мир, когда видит, что его собака, которая умерла задолго до этого, идет рядом с ним. Есть что-то очень глубокое в этом образе, и многие из нас не смогут представить его без печали. Я лично не могу. Семнадцать моих собак находятся в загробном мире, включая Брюса, который умер, когда мне было десять лет, а также собак, описанных в этой книге. Совсем недавно умерла Перл. Она есть в этой книге, но не упомянута по имени – это собака во вступлении, которая разрывалась между купанием и дружбой со своим народом. Иногда я активно думаю об этих собаках – иногда об одной, иногда о другой, но чаще всего о Перл. Я мысленно вижу, как она лежит на полу клиники для животных в Джамайка-Плейн, Бостон, и ей делают смертельную инъекцию, потому что она неизлечимо больна.
Все эти собаки живут в моем сердце, они так же дороги мне, как и тогда, когда я видела их в последний раз. Я храню их пепел. Но что, если бы загробный мир, где меня могли бы ждать эти собаки, действительно существовал? Я бы обрадовалась, и, надеюсь, они тоже. Но сейчас, из-за того что я не придерживаюсь общепринятой религиозной веры, наша разлука кажется постоянной. И хотя мне тогда было всего десять, я почувствовала это, когда умер Брюс. Я горевала неделями, пока мне не приказали перестать плакать. Мне сообщили, что наша соседка потеряла мужа и гораздо лучше справляется со своей потерей. А ее муж был профессором Гарварда – куда более важная персона, нежели мой пес по кличке Брюс. Моей семье надоел мой плач. Что ж, это было шестьдесят восемь лет назад, а я до сих пор мысленно вижу Брюса. Я все еще люблю его и все еще скучаю по нему.
Анонимная интернет-притча напоминает нам о том, в чем заключается наша добродетель: если мы будем хотя бы наполовину так же верны своим собакам, как они нам, мы, вероятно, войдем в райские врата. Кроме того, эта история является метафорой важности связей, которые собаки формируют со своими людьми, и говорит о чем-то, о чем не написано в книге, она о самих собаках, об их поведении и желаниях, которые они сохранили со времен, когда были волками. Другими словами, это книга о том, чем собаки являются друг для друга, а не для нас. Один мой знакомый сильно возражал против моих взглядов на это. «Вы действительно имеете в виду, – часто спрашивал он, – что моя собака охотнее выберет общество с другой собаки, нежели мое?» Я, конечно, не знала наверняка, но понимала, что в этой книге не хватает чего-то важного. Я сильно подозреваю, что его собака скорее будет с ним, чем с кем-либо еще во вселенной. Итак, о чем я говорю здесь, так это о том, что мы значим для собак и что они значат для нас, или что они значат для тех из нас, кто отверг бы эти первые заманчивые врата и попытался найти вторые врата, где есть миска с водой, из которой собака могла бы напиться. Такой человек может очень сильно привязаться к собаке.
Несколько вещей способствуют нашей потребности в такой связи, а также нашей способности формировать ее. Поскольку эта книга посвящена собакам, обсуждение ограничивается ими, но, как знает каждый, кто любит кошку, белую крысу, попугая или любое другое существо, наши связи с ними могут быть столь же сильными. Итак, принимая во внимание, что животные, с которыми мы связаны, сильно отличаются от нас – у нас не было общего предка с собаками или кошками в течение семидесяти миллионов лет или с птицами в течение ста пятидесяти миллионов лет, – что дает нам возможность формировать эти связи?
Наверное, тот факт, что мы разные. Для любого вида, включая наш, большинство правил поведения применимы к нашему собственному виду. Наш человеческий радар улавливает человеческие сигналы точно так же, как собачий радар улавливает сигналы собак. Вот почему собаки могут смотреть, как мы поступаем неправильно, не придираясь, и почему собаки могут делать то, что другие собаки считают неправильным, не указывая на ошибку.
Как, можно сказать, собаки попадают в поле действия нашего радара, так и мы попадаем в поле действия их радара. Таким образом, мы можем быть вместе, не раздражая и не осуждая друг друга. Мы можем быть самими собой без ограничений и при этом иметь полноценные дружеские отношения.
Если подумать, собачий комитет может и не помочь Святому Петру. Весь комитет угрожал бы нам, когда мы подходили, но затем, познакомившись с нами поближе и, может быть, получив пару кусочков лакомства, они рекомендовали бы принять всех и каждого, несмотря на наши отвратительные поступки.
Возможно, собаки не судят людей или, по крайней мере, не строго, но точно судят друг друга. Собака в присутствии других собак может чувствовать потребность сохранять лицо во всем – быть начеку, проявлять либо смирение, либо уверенность в зависимости от того, как она оценивает себя по сравнению с другими собаками, бдительно следить за тем, что делают другие собаки. Наедине со своим хозяином пес расслабляется и может просто свернуться калачиком и уснуть, уверенный в том, что ему не нужно ничего доказывать. А вот и миска с едой. У меня всегда было более одной собаки, что придает большое значение миске с едой. Я могу подойти к миске любой из моих собак и убрать ее, и собака не будет возражать. В нашем доме кошки могут попробовать еду в собачьей миске, и собака будет просто смотреть в смятении. Но если к миске подойдет другая собака, все изменится. Уши и шерсть поднимутся. Если у приближающейся собаки высокий статус, хозяин миски может отступить, но обидится. То, что кошка или я можем отобрать еду у собаки, происходит не потому, что мы вряд ли вылижем миску дочиста. Это потому, что мы – не собаки. (Хотя в целом может быть рискованно тянуться к миске с едой, когда собака ест. Не пытайтесь пробовать сделать это.)
Что касается человеческой стороны этого, подумайте о том, что мы делаем наедине, например одеваемся или принимаем душ. Мы делаем это в присутствии наших собак точно так же, как если бы мы были действительно одни, даже не думая об этом, естественно, без стыда или колебаний. Рискну сказать, что многим из нас было бы трудно определить хотя бы двух-трех человек, с которыми мы чувствовали бы такую степень комфорта в ситуации уединения, не говоря уже о ситуации, требующей предельного уединения.