Магоцци проснулся в пять утра от порывов снега с дождем, бивших в окно спальни. Он повернулся на бок, положил на ухо подушку, чтобы заглушить эти звуки, и тут вспомнил, что кто-то убивает копов и лепит из них снеговиков.
Через полчаса он успел принять душ, одеться и поджарить яичницу с ветчиной, не обращая внимания на евангелиста, который, стоило включить телевизор, выскочил на телеэкран. Вот дерьмо. Сегодня же воскресное утро. Какие бы ни были новости, какие бы шуточки ни откалывала погода, один день в неделю на всех каналах и волнах господствовала религия, и, если ты хотел выяснить, не провалился ли мир ко всем чертям за эту ночь, тебе надо было ждать, пока мужчина в черной рясе не перестанет тебе рассказывать, что Божья любовь разлита повсеместно. Магоцци предположил, что никто из этих ребят не смотрит новости.
Во время еды он пробежался по всем каналам и нашел сводку местных новостей, в которой было чуть больше того, чем прошлым вечером, а пара кабельных новостных каналов прокрутила историю из Миннеаполиса, главным образом потому, что видеоряд был уж очень хорошим. В нем было несколько потрясающих любительских кадров, которых Магоцци не видел прошлым вечером, – вот мирные жители толпятся, фотографируя своих счастливых детей, которые лепят снеговиков, а вот уже управление полиции Миннеаполиса крушит их в поисках трупов. Он отставил тарелку и вытер рот бумажной салфеткой.
Он слышал на улицах лязг и скрежет городских снегоуборочных комбайнов и машин с песком и теперь, спустя тридцать лет, испытал старый приступ разочарования. Когда он был ребенком, такой снегопад, как вчера, накрывал город, самое малое, на день, а то и на два – это были веселые неожиданные каникулы и, казалось, возвращали время на сто лет назад. Отцы катали своих детей на санках прямо посреди улиц, мамы оставались дома, пекли пироги и варили большие кастрюли домашнего супа, и в каждом доме пахло мокрыми перчатками, которые сушились на радиаторах. Но наконец до слуха доносилось мрачное рычание техники, разгребавшей заносы, и на лицах родителей проступало облегчение – все возвращается к норме, и, как бы дети ни стонали и ни пищали, им придется заканчивать домашние задания, которые они отбросили в сторону.
С тех пор транспортное управление проделало долгий путь, и Миннеаполис научился справляться с любыми сюрпризами погоды. Город расчищал мостовые, тротуары и места парковок быстрее, чем любой другой город в стране, и Магоцци не мог припомнить, когда в последний раз школы и учреждения закрывались на целый день, не говоря уж о двух. Но прогресс не всегда на руку, подумал он.
Джино позвонил, когда он направлялся к дверям.
– Чем занимаешься?
– Как раз собирался выйти, чтобы найти ребят и покатать их на санках.
– Ты их убьешь. Всюду сплошной лед. Вместо этого двигай на работу. Малкерсон хочет, чтобы, как только ты явишься, мы оба оказались у него в кабинете.
– Ты уже там?
– Всего лишь заруливаю на стоянку, которая, кстати, на редкость забита для воскресного дня.
– Я буду через двадцать минут.
– Сомневаюсь. У тебя не получится. Та смесь, что они высыпают на дороги, чтобы лед таял, сегодня утром не срабатывает. Я еле полз по шоссе, на Вашингтон-стрит меня пронесло через четыре красных светофора, и до весенней оттепели я в машину больше не сяду. Надень сапоги. Снег так и валит.
Шеф Малкерсон был идеальным воплощением миннесотского стоицизма и скандинавской ответственности – этот человек, наверное, испытывал подлинные эмоции, только общество о них не подозревало. Но этим утром на его вытянутом лице недвусмысленно читалась серьезность потери двух человек. После пресс-конференции мешки под мрачными глазами и типичная челюсть ищейки, казалось, опали на пару дюймов, словно он всю ночь мял лицо руками. Когда Джино и Магоцци вошли, он бегло взглянул на них, оторвавшись от бумаг на столе.
– Доброе утро, детективы. Присаживайтесь.
Даже Джино, который редко упускал возможность пройтись по поводу элегантного облика шефа, на этот раз был сдержан и уважителен, перейдя сразу к делу.
– Доброе утро, шеф. Вы прекрасно провели пресс-конференцию прошлым вечером. Это было весьма нелегко – стоять, сохраняя спокойствие, когда все эти репортеры держали вас за яйца.
Малкерсон пропустил его слова мимо ушей. Если бы он серьезно воспринимал комплименты детектива Ролсета, то, наверное, выгнал бы его.
– В данном случае, детективы, мы должны действовать очень быстро. Пресса вцепилась зубами в версию серийного убийцы. Мы должны отработать этот вариант и, надеюсь, исключить эту возможность. К сожалению, вечером я не нашел в ваших рапортах ничего, что допускало бы такой подход.
– Как и мы, шеф, – сказал Джино. – Но, как вы сказали, это мог быть бывший заключенный, который затаил обиду, или псих, сбежавший из лечебницы, или кто-то еще. В данном случае серийные убийцы – не единственные, у кого могут быть отклонения… скажем, на сексуальной почве. Пресса вцепилась в эту тему, потому что им нужны рейтинги. Вот в этом и разница между нами и прессой. Они сразу же перепрыгивают к выводам, а нам приходится ждать, пока не появятся факты.