Каждый, кто когда-либо готовился к подобным экзаменам, скажет, что это занятие отнимает два года жизни и занимает мозг каждую минуту бодрствования и частично сна. Это бомба замедленного действия, готовая взорваться в момент радости или отчаяния. Для подготовки к экзаменам многие берут отпуск на несколько месяцев, но поскольку я был главной движущей силой собственной клиники, то продолжал консультировать и оперировать до тех пор, пока до экзаменов не осталось три недели. Мне нужно было доказать банку, что финансирование строительства новых зданий в Ишинге и новой больницы в Гилфорде — это хорошее бизнес-решение, и возврат инвестиций обеспечен. Я надеялся, что они станут более сговорчивыми по вопросу дальнейшего финансирования будущих проектов. Я благодарен моим тогдашним интернам, которые не только читали мне научные статьи во время операций, но еще и регулярно собирались в лекционном зале, чтобы обсудить со мной книги и статьи, необходимые как для их. так и для моих экзаменов. Я часто вспоминал о том, как отец делился со мной знаниями в старом сенном амбаре на нашей ферме — точно таком же, в каком теперь располагался наш лекционный зал. Он повторял: «Знания — это не тяжкий груз, который мы обязаны нести». Воспоминания о его улыбке и этих мудрых словах приносили мне утешение, хотя я стал замечать, что хранить знания в мозгу мне нелегко, а с возрастом становится все труднее! Последние две недели я провел в крохотной комнатке, стены и потолок которой были увешаны диаграммами и таблицами, чтобы я мог видеть их, лежа в постели. Казалось, вернулись дни моей учебы в Дублине.

О личной жизни я на время забыл, и мне очень грустно, что я не сумел лучше сбалансировать свое расписание, но я был полностью поглощен учебой. Близкие люди страдали из-за моего затворничества. Мне жаль, что я причинил им боль.

Страх и тревога из-за экзаменов лишали меня сил день за днем, а они стремительно приближались. Хотя я исписал заметками толстые блокноты, мне казалось, что я ничего не помню. В то время я приобрел замечательного друга в лице Билла Оксли, который был единственным человеком в Великобритании, тоже решившим сдать экзамен в тот год. Только он мог понять меня по-настоящему, потому что испытывал те же страхи. Мы с ним сравнивали записи и проверяли знания друг друга, что пугало каждого из нас еще больше. Эта дружба, выкованная в горниле подготовки к экзаменам, остается драгоценной для нас обоих, и всякий раз, когда я снова вижу его, даже сегодня, мы крепко обнимаемся со смешанным чувством тревоги и великой радости. 7 июля 2013 года, за пару дней до экзаменов, я слушал интервью теннисиста Энди Мюррея. Журналист спросил, как ему удается сохранять спокойствие перед финалом Уимблдона, и спортсмен ответил, что гуляет с собакой. Со мной было то же самое — прогулки с Кирой были тем немногим, что приносило мне успокоение в те ужасные дни, Кира смотрела на меня из- под своих кустистых бровей и утешала по-своему: «Не паникуй, папочка, в конце концов все будет хорошо». Я продолжал твердить себе, что это не вопрос жизни и смерти, как было в случае с бедным Тигром, но в то время как здравомыслие покинуло меня, иррациональный страх, напротив, завладел мной полностью.

В том году Мюррей победил Новака Джоковича и выиграл Уимблдонский турнир, но мне не повезло. Я приехал в Королевский колледж ветеринарной хирургии, где зарегистрировался еще в 1991 году, с бездонной ямой в животе. Следом за теми, кто сдавал разные экзамены, я вошел в аскетичную, обшитую деревянными панелями комнату, и мне показалось, что стены зловеще сомкнулись вокруг меня. Ужас охватил каждую клеточку моего тела. Я сделал несколько глубоких вдохов, сел за стол, достал ручку и карандаш, склонился над бумагой и стал ждать слова «приступайте». Я, сорокашестилетний мужчина, трепетал, как двенадцатилетний школьник на первом экзамене в средней школе. Внезапно мне показалось, что я недостаточно хорош, недостаточно смел, недостаточно силен — точно так же, как много лет назад в Ирландии, когда я потерял первых ягнят.

Я посмотрел на вопросы. Нужно было написать длинные эссе на несколько тем, выбрав список вопросов. Была одна тема, которую мне нужно было избежать всеми силами. Она касалась очень специфичной статьи, и я просто не мог вспомнить детали. Мне достались другие темы, которые я изложил в форме сплошного потока сознания. И мне жаль бедных экзаменаторов, которым пришлось разбирать мой почерк. А потом я потерпел крах.

Только я начал отвечать на вопрос, рисовать и называть нервы плечевого сплетения собаки, как вдруг впал в ступор. В моей голове было пусто, хотя я месяцами рисовал и запоминал эту самую схему на собственном потолке.

Я словно вернулся на первый курс ветеринарной школы, когда провалил экзамен по анатомии, потому что плечевое сплетение полностью перепуталось в моей голове. Как я ни старался, просветление не наступало, туман в голове не рассеивался.

Плечевое сплетение отходит от спинного мозга в нижнем шейном отделе всех млекопитающих и проходит через сложную сеть нервов по руке, как трасса М25 идет вокруг Лондона, а от нее отходят дороги, ведущие на юг Англии. Я знал эту нейронную сеть как свои пять пальцев и оперировал ее множество раз, но в 2013 году в экзаменационной аудитории мои нервы взяли надо мной верх, и туман в голове превратился в черную, поглотившую меня мглу.

Ко всему прочему, за пару дней до экзамена у меня началась диарея на нервной почве. Я попросил разрешения выйти в туалет, и там со мной случился настоящий приступ паники, какого раньше не случалось — по крайней мере, в моей учебной жизни. Это был совершенно новый уровень стресса для меня. Меня рвало, а потом я сидел на унитазе, закрыв глаза и уронив голову на руки. После двадцати трех лет работы и учебы, после всех усилий, приведших меня сюда, все шло прахом из- за единственного вопроса, ответ на который я знал, но не мог вспомнить. Мне пришлось смириться с тем, что я провалю экзамен, потому что не смогу получить доступ к крохотным нейронам собственного мозга, которые помогли бы вспомнить перечень нервов — надлопаточный, кожномышечный, подмышечный, лучевой, срединный, локтевой. Я вернулся на свое место в аудитории и нацарапал что-то по теме вопроса в надежде набрать хоть сколько-то баллов. Но я уже знал, что провалился. После экзамена я вышел в полном отчаянии и поехал домой через Патни. По пути мне пришлось остановиться, чтобы зайти в туалет ближайшего паба, где меня снова вырвало.

Прошло несколько мучительных недель, и я приехал на вторую часть экзамена: устную и практическую. Мои коллеги по клинике запомнят этот месяц на всю жизнь — я никогда еще не был таким подавленным. По дороге в Ноттингемскую ветеринарную школу, где проходили экзамены, меня одолевали призраки всех моих личных, академических и профессиональных неудач. Я обильно потел и испытывал невыносимый стресс. Кроме того, я еще и опоздал из-за дорожных работ на трассе.

Я припарковался и вышел из машины, охваченный дрожью, хотя день был солнечным. Маленькая веточка с цветком с соседнего дерева упала мне прямо на ботинок. Я посмотрел вверх. На дереве сидела малиновка, и я почувствовал, как у меня поднялось настроение. По пути на экзамен я прошел мимо каштана — еще один счастливый знак. Может быть, все и обойдется.

Через несколько недель я отправился в Мичиган на американские экзамены. Я приземлился в Ист-Лансинге и вышел из аэропорта, чтобы поймать такси, Мне досталась самая ржавая машина в штате. За рулем сидел бородатый парень, похожий на чувака из группы 22 Тор. На пассажирском сиденье рядом с ним сидела женщина, которую я принял за его жену. У нее была большая копна волос, даже длиннее его бороды, но такая же седая. Она курила сигарету. В этот самый момент к машине подошел мужчина с большим чемоданом и спросил, не может ли он воспользоваться такси вместе со мной. Выяснилось, что он прилетел из Японии на те же экзамены, что и я. Взволнованно и сбивчиво он сообщил, что является большим моим поклонником и слушал все мои лекции. Я был совершенно ошеломлен и, конечно же, согласился разделить с ним такси. Но места в багажнике для всех наших чемоданов не хватило. У меня была масса конспектов, у него, подозреваю, тоже. Я помог новому японскому другу разместить его чемодан между нами на заднем сиденье, а водитель вытащил из багажника канистру с маслом и засунул туда мой чемодан, а канистру поставил в ноги жены. Несмотря на опасность, она тут же закурила новую сигарету, что не сулило ничего хорошего.

За огромным пластиковым чемоданом, стоявшим между нами, моего попутчика совсем не было видно. Он пытался передать мне визитку, постоянно приговаривая: «Вы приехать в Японию! Вы приехать в Японию! Мы вас любим!»

Бородатый водитель дал по газам, и мы сорвались с места под хохот женщины, курившей впереди. Причина столь стремительного рывка сразу стала очевидной, когда я увидел впереди огни железнодорожного переезда, а вдали бесконечно длинный состав, приближающийся справа. Наше такси успело проскочить переезд — и за нами сразу опустился шлагбаум. Наш 22 Тор ударил по тормозам с такой силой, что чемодан пробил ржавый барьер между передним и задним сиденьями машины и рухнул на рычаг переключения передач под громкий хохот водителя и его жены.

— Эти чертовы поезда тащатся по полчаса. Нам повезло, что мы проскочили, — пояснил он, подталкивая к нам чемодан. — Не волнуйтесь из-за этого, парни, эта штука должна была сломаться когда-нибудь.

Все это мне определенно не нравилось.

Когда мы притормозили у ворот, я посмотрел наверх и увидел рекламный щит с изображением головы мужчины с самой широкой улыбкой, какую я когда-либо видел, — так дантист рекламировал свои услуги. На щите было написано: «Дантист номер один в Мичигане». Мы подъехали так близко, что я разглядел знак сноски рядом с этим бахвальством. Мелким шрифтом внизу было написано: «По мнению моей мамы». Я не шучу. А моя собственная мать понятия не имела, чем я сейчас занимаюсь и насколько тяжелы эти экзамены. Мне не хотелось ее тревожить. Но даже если бы она и узнала, то обязательно сказала бы: «Гордыня возобладала». Мне оставалось лишь надеяться, что моя уверенность в своих силах не подведет на этих экзаменах, и я их сдам, хотя я точно знал, что «номером один» меня не назовут.

Я просидел в зале конференц-центра Келлогга в Ист- Лансинге целых два дня и две ночи до экзаменов, пил кофе и читал свои конспекты. Когда настало время экзаменов, меня охватило странное спокойствие — совсем не так, как в Ноттингеме. Я постарался сделать все, что в моих силах, а там — будь что будет. Я нервничал, но готов был довериться судьбе.

В конце концов судьба оказалась на моей стороне: я стал дипломированным специалистом в Великобритании, а вскоре и в США. Каким-то чудом мне удалось набрать достаточно баллов по клинической и практической части, которые компенсировали не слишком удачный письменный экзамен. Все эти бессонные ночи и напряженные дни не прошли даром, но успокаиваться было еще рано — мне так много нужно было сделать. На следующий же день я приступил к работе и продолжил попытки достичь других целей. С момента первого серьезного экзамена в средней школе я никогда не позволял себе расслабляться или чрезмерно радоваться своим успехам Я стеснялся показывать свои награды и сертификаты еще с тех времен, когда спрятал в амбаре приз «Студент года».

Экзамены на получение сертификата специалиста при несли мне «повышение в звании» и доказали мое право на лидерство. Не сдав их, я не мог бы внести тот вклад о каком всегда мечтал. Да, я подтвердил свои полномочия, но я прекрасно осознавал, что получение сертификата не делает меня автоматически специалистом или блестящим хирургом — это лишь подтверждение знаний, а не хирургических способностей.