— Зато я себя виню!

— Послушай, старик…

Гай видел, что Боб не знает, обратить ли все в шутку или держаться серьезно.

— Погоди, — сказал Тричер, — я сейчас раздобуду другую.

Не успел Боб подойти к двери, как та открылась и в ризницу проскользнула худая фигура — Питер Риггс. Гай их познакомил. Питер прибыл на свадьбу аж из самого Нового Орлеана. На бракосочетание с Мириам он бы не прилетел, подумал Гай. Питер терпеть не мог Мириам. На висках у Питера уже появилась седина, хотя на худом лице играла все та же ухмылка шестнадцатилетнего мальчишки. Гай коротко обнял его в ответ, почувствовав, что действует словно заведенный, машинально, как в ту пятницу вечером.

— Пора, Гай, — сказал Боб, открывая дверь.

Гай пошел с ним рядом. К алтарю вели двенадцать ступенек. На лицах написано обвинение, подумал он. Ужас сковал язык, как в тот раз у Фолкнеров на заднем сиденье автомобиля. Когда же они вмешаются и положат всему конец? Сколько еще намерены тянуть?

— Гай! — услышал он чей-то шепот.

Шесть, считал Гай, семь.

— Гай! — тихо, но целенаправленно, из-за каких-то лиц, и Гай посмотрел налево, проследил за взглядами двух обернувшихся женщин и увидел Бруно. Его — и никого другого.

Он снова уставился прямо перед собой. На самом деле Бруно или ему примерещилось? На лице напряженная улыбка, серые глаза острые, как буравчики. Десять, одиннадцать, считал он. Двенадцать ступенек, пропустить седьмую… Это легко запомнить, тут перебой ритма. Его мороз по коже продрал. Разве это не доказательство, что Бруно ему только привиделся? Господи, молился он про себя, не дай упасть в обморок. Лучше бы грохнулся в обморок, чем женился, прокричал в ответ внутренний голос.

Он стоял рядом с Анной, и Бруно был тут же с ними обоими; не событие, не промельк во времени, но состояние, то, что всегда было и пребудет вовеки. Бруно, он, Анна. И движение по предопределенной колее. Целая жизнь, пока смерть нас не разлучит, ибо таково наказание. Так какого еще наказания он взыскует?

Кругом выныривали улыбающиеся лица, Гай поймал себя на том, что по-обезьяньи скалится в ответ, как последний кретин. Клуб назывался «Парус и ракетка». Была сервирована холодная закуска, все выпили по бокалу шампанского, он тоже выпил. Бруно там не было. Там, можно сказать, вообще никого не было, за исключением морщинистых и надушенных безвредных старушек в шляпках. Потом миссис Фолкнер обняла его правой рукой за шею и поцеловала в щеку, и он увидел из-за ее плеча, как в дверь протискивается Бруно все с той же улыбкой и теми же глазками-буравчиками, которые нашли его в церкви. Бруно направился прямо к нему и остановился, покачиваясь.

— Желаю тебе… желаю всего самого лучшего, Гай. Ты ведь не против, что я заглянул? Такое радостное событие!

— Убирайся. Убирайся немедленно.

Улыбка нерешительно сбежала с лица Бруно. На нем был новый темно-синий габардиновый костюм с широкими, как у смокинга, лацканами.

— Я только что с Капри, — сказал он своим хриплым голосом. — Как поживаешь, Гай?

Тетушка Анны прощебетала поздравления на ухо Гаю, он что-то пробормотал в ответ, повернулся и пошел было прочь.

— Я только хотел пожелать тебе всяческих благ, — заявил Бруно. — Вот-те на.

— Убирайся, — повторил Гай. — Дверь прямо сзади.