Он пропустил мои слова мимо ушей:

– …но это необходимо сделать, и я это сделаю. А ты, если сам себе не враг, формально поддержишь мое решение.

– А то что? – это прозвучало не так вызывающе, как мне хотелось, к тому же эффект испортил приступ кашля, из-за которого пришлось скрючиться на узком сиденье стула, давясь кровавой мокротой. Каррера вручил мне салфетку.

– Прости, не расслышал.

– Я спросил, что будет со мной, если я откажусь участвовать в этом шоу вурдалаков?

– Тогда я поставлю личный состав в известность, что ты умышленно пытался укрыть Сутьяди от правосудия «Клина».

Я поискал, куда бы выкинуть использованную салфетку:

– Это обвинение?

– Под столом. Нет, вон там. Рядом с твоей ногой. Ковач, нет никакой разницы, укрывал ты его или нет. Думаю, что, скорее всего, укрывал, но мне в общем-то все равно. Порядок и правосудие – вот что для меня важно. Не спорь – и получишь обратно звание плюс новых людей в командование. Выкинешь какой-нибудь фокус – отправишься следом за Сутьяди.

– Ломанако и Квок это не понравится.

– Не понравится. Но они солдаты «Клина» и в интересах «Клина» сделают так, как им прикажут.

– Вот тебе и преданность.

– Преданность – такая же валюта, как и всякая другая. Сколько заработал, столько и можешь потратить. А сознательное укрывательство убийцы личного состава «Клина» – это больше, чем ты можешь себе позволить. Больше, чем может себе позволить любой из нас.

Он встал. Его вид говорил о том, что игра переходит в эндшпиль. Так он всегда выглядел в финальных раундах спаррингов, исход которых определялся последними минутами. Таким я видел его в Шалайском ущелье, когда ряды правительственных войск дрогнули и отступили, а со штормового неба, точно град, посыпались десантники Кемпа. Момент, после которого уже ничего нельзя переиграть.

– Я не хочу тебя терять, Ковач, и не хочу возмущения солдат, которые были под твоим командованием. Но, как ни крути, «Клин» больше любой боевой единицы «Клина». Мы не можем себе позволить междоусобиц.

Брошенный в Шалае, без огневой поддержки и подкрепления, Каррера два часа удерживал позицию посреди разбомбленных улиц и зданий, после чего началась буря. Используя ее как прикрытие, он перешел в контрнаступление, отслеживая и убивая врагов по одному под покровом опустившихся почти до самой мостовой облаков и под завывания бешеного ветра – до тех пор, пока командиры десантных отрядов не заполонили радиоэфир паническими приказами об отступлении. Когда буря утихла, Шалайское ущелье было усеяно трупами кемпистов, а потери «Клина» составили менее двух дюжин единиц личного состава.

Он снова наклонился вперед. На его лице уже не было гнева. Глаза ощупали мое лицо.

– Достаточно ясно я наконец выражаюсь, лейтенант? Нужна жертва. Нам с тобой это может не нравиться, но такова цена за членство в «Клине».

Я кивнул.

– То есть ты готов закрыть эту тему?