VIII

Полицейское управление располагалось рядом с пожарной частью. И там, как всегда, было шумно. Городовые, околоточные, сыскные агенты, подследственные, привезённые из тюремного замка в ручных кандалах… Служащие куда-то торопились, и были заняты все, кроме, пожалуй, арестантов. Городовой, хорошо знавший Ардашева, проводил адвоката в кабинет начальника сыскного отделения и его помощника.

— Добрый день, господа, — выговорил Ардашев с лёгкой, слегка ироничной улыбкой.

— Если он добрый, — пробубнил Каширин, не вставая с места.

Поляничко же, завидев присяжного поверенного, поднялся из-за стола и протянул руку:

— Что привело вас, Клим Пантелеевич?

— Ко мне обратился судья Приёмышев, чтобы я отыскал злоумышленника, грозящего ему скорой расправой. Искать этого Слепня — не моя профессия, а вот предотвратить возможное преступление — долг любого человека. Как вам известно, на днях судье прислали в посылке вилку для нарезки и кусок сыра. Оказалось, что именно сегодня его жена принимает гостей по случаю дня ангела их младшей дочери. Я наведался к ним и узнал, что главным блюдом на столе будет швейцарское фондю — расплавленный сыр в котелке с разными добавками. В него присутствующие с помощью вилок на длинных ручках макают разного рода хлебные изделия. Только вот Приёмышев предпочитает не белый хлеб, а ржаной из муки грубого помола. Кроме него, никто такой не ест. Подобную булку и доставили, — Ардашев положил хлеб на письменный стол полицейского.

— И что? — осведомился Поляничко.

— Он отравлен.

— Как вы это определили? Неужто проводили химический анализ?

— Нет, конечно. Я обратил внимание, что бумага, в которую заворачивали хлеб, в нижней части булки имеет два пятна с характерным запахом. Отсюда сделал вывод, что в саму буханку шприцем ввели немалое количество синильной кислоты. Но закон всемирного тяготения никто не отменял, и ядовитая жидкость устремилась вниз булки, испачкав бумагу. Выйдя на улицу, я отломил кусок и бросил вороне. Она сдохла после того, как склевала мякоть.

— А вы злодей, господин присяжный поверенный, — усмехнулся Каширин. — Ни в чём не повинную птичку отравили. Жила себе птаха, летала, горя не знала, а знаменитый адвокат взял и совершил смертоубийство несчастной Божьей твари. Никакого гуманизма.

Ардашев внимательно посмотрел на Каширина. Тот, не выдержав прямого взгляда, невольно отвёл глаза.

— Может, милостивый государь, мне вообще не стоило вам помогать? — спросил адвокат. — Сидели бы здесь, бумажки перекладывали, чаи гоняли, а Приёмышев уже бы исходил пеной и трясся в предсмертных судорогах. Так было бы лучше?

— Ладно-ладно, Антон Филаретович, мы благодарить должны Клима Пантелеевича за помощь, а не язвить. Уймитесь, я вас прошу, — Поляничко вытащил табакерку, понюхал табак и разразился чередой чихов. — Простите, господа, — вытерев нос фуляровым платком, произнёс сыщик. — Булку мы, конечно, отправим в лабораторию. Пусть химики дадут заключение. Оно нам надобно, чтобы потом уличить лиходея в попытке совершить преднамеренное смертоубийство. С этим всё понятно. Вопрос в другом: как нам его отыскать?

— К сожалению, мы не знаем, насколько Слепень одержим идеей приведения приговора в действие сообразно тех предметов, кои он выслал потенциальным жертвам, — рассудил Ардашев.