Время снова потекло. По тоннелю с грохотом пронесся поезд. Сорён очнулась, судорожно дыша, как человек, которого секунду назад пытались задушить. Но Ли Рима и след простыл. В ее руке осталась только фотография. Сорён бросило в дрожь, в жутком страхе она взглянула на снимок. В слабом свете, откуда-то проникавшем в тоннель, она разглядела на фотографии Джонхе – императрицу, которая будет воскрешена руками самого Ли Рима.
Вернувшись в Корейскую империю, Гон и Ён направились во дворец. Быстрым шагом они преодолевали длинные дворцовые коридоры. Дама Но и охранники бежали ним навстречу.
– Ваше Величество, что… Боже мой. Что за одежда на вас, неужели это – лицо Корейской империи!..
Дама Но ворчала и негодовала, ведь с тех пор, как Гон покинул дворец, он сильно похудел. Гон порывисто схватил старушку за плечо, на что она ответила оторопевшим взглядом.
– Спасибо большое, что отпустила меня тогда.
В голосе Гона звучала горечь. Дама Но иногда жалела своего императора, хотя никогда и никому не призналась бы в этом. Старушка нежно похлопала Гона по спине, точно так же как когда-то похлопала по спине плачущего маленького мальчика, потерявшего отца.
– Знаю. Я все это знаю, Ваше Величество…
Почувствовав такое знакомое и родное прикосновение дамы Но, Гон медленно закрыл глаза и вновь открыл их. Приготовления подходили к концу. Даже если придется все потерять, Гон был готов, ведь только так он мог защитить тех, кто ему дорог. У него не осталось выбора.
Как и ожидал Гон, секретарь Мо отлично справлялась со своей работой. Она грамотно прикрыла его отсутствие, заявив, что император отправился в дальнее путешествие, чтобы восстановить силы и хоть как-то заглушить боль от потери принца Пуёна. Возвращение на родину заняло больше времени, чем Гон планировал, поэтому он опоздал на сорок девятый день заупокойной службы по принцу Пуёну, за что очень сильно себя корил[10]. Вся семья принца уже уехала в Соединенные Штаты, а Сынхон, старший сын, собирался отбыть сегодня.
Образ молодого Сынхона, который обеспечил мятежникам путь к бегству, остался в памяти Гона. Из-за того, что в прошлом Гон прострелил Сынхону ногу, сейчас тот был искалечен. Если Сынхон что-то и делал в своей жизни хорошо, так это хранил предательство втайне от принца Пуёна до самой его смерти. Если бы принц Пуён узнал, что его сын замешан в государственной измене, для него остался бы только один выход – покончить жизнь самоубийством.
Перед самым отлетом Гон нашел Сынхона и объявил, что навсегда изгоняет его из страны. Нога его больше не ступит на землю Корейской империи.
Ненадолго Гон приложил к усталым глазам тыльную сторону ладони. Заметив какое-то движение рядом, он сразу же опустил руку. Это был Синджэ. На этот раз Гон и Ён вернулись в Корейскую империю вместе с ним. В империи его звали Кан Хёнмин. Уже очень давно он не возвращался домой. Глаза у Синджэ покраснели. Они оба понимали, что сегодня их ждет не самый приятный день. Сидя за столом друг напротив друга, они любовались видом на сад с деревьями гинкго и неспешно потягивали пиво из банок.
Один из придворных оставил скромный набор закусок.
Синджэ хмыкнул, расслабленно откинувшись назад:
– Разве императору не подают на закуску синсолло[11], кучжольпхан[12] или что-то в этом роде? Думал, застолье пороскошнее будет.
– Зависит от того, с кем я за столом. Я же учел твои вкусы, так в чем проблема?
– Выпивку ведь еще принесут? – спросил Синджэ. Сделав глоток пива, он посмотрел куда-то вдаль и решил поблагодарить Гона: – Спасибо за сегодня.
Пока Гон разбирался с Сынхоном, Синджэ встретился со своей биологической матерью Мин Сонён. Когда она позвала его по имени – Кан Хёнмин, – Синджэ тут же расплакался. Ее голос был таким знакомым, он слышал его в том самом кошмаре с плачущей женщиной, преследующем его каждую ночь. Наконец ему выпал шанс задать вопрос, так долго его терзавший: потеряла ли она его или специально оставила, случайно или намеренно отпустила его руку. А в итоге оба страдали в разлуке. Сонён просто хотела, чтобы ее сын жил хорошо, а Синджэ мечтал хоть раз увидеться с матерью. Он мечтал проснуться от очень долгого сна.
– Твоей матери ничего не будет угрожать. Теперь мы в расчете за еду.
– Спасибо тебе за все.