Да такие шустрые они были, что хочешь могли продать: и коней вороных, и курочек-несушек, и пряники расписные, и хмель, и снадобья на травах от хворей всяких, и леденцы петушком, и медведей бурых – все свою цену имело, своего покупателя находило.

Как скоморохи накричали, так купцы и продали («На ярмарке каждая корова только дойная»). А продали – оброк богатый в казну заплатили. Россия ярмарками большими богатела.

На каждой ярмарке были разные ряды для товаров: пряничный, свечной, птичий, харчевенный, мясной, булочный, коробейный, соляной, медовый, восчаный, житный, овощной, крашенинный, суконный, кружечный, сенной. На вшивых рядах поношенные одежду и обувь продавали – и на это находились покупатели. Все продавали и все покупали. Да еще и лоточники-коробейники ходили со своим товаром: «Ой, полным-полна моя коробушка, есть и ситец и парча! Пожалей, душа-зазнобушка, молодецкого плеча!»

А еще на ярмарках народ веселили. Продал товар удачно и ну вперед! Хочешь на горке прокатиться – хватай санки, катись с ветерком! Устал, товар продавая? Не до санок? Иди к балагану, становись возле самой занавеси и смотри себе жизнь кукольную: и поплакать, и посмеяться можно над приключениями Петрушки озорливого, от которого и людям простым, и людям государственным доставалось – всех высмеивал. Или рядом посмотри на людей-уродцев: рты перекошенные, ноги короткие, руки железные. Страшно? Смотри себе тогда на тех, кто ножи мечет, кто огненными обручами фигуры выписывает, кто танцами страстными народ собирает, кто говорит, рта не открывая, кто гири пудовые поднимает – на каждый вкус зрелище есть. И на коней бравых можно посмотреть, и на слонов, обезьянок, тигров, что привозили с дальних земель. Или дальше иди, собачьи, петушиные бои посмотри или тараканьи и куриные бега.

Молодые парни и девахи пляски устраивали: кто кого перетанцует. А вокруг танцующих зеваки собирались и кричали на всю ярмарку, хлопали, самых ловких да гибких выбирая. На медведей, неуклюже танцующих, тоже интересно смотреть было. Они тебе и медку вынесут, и ложку подадут, и лапой помашут, и поздороваются.

А самые удальцы-молодцы на столбы ярмарочные залезали, где на самом верху сапоги висели новенькие. С каким восторгом девичьи глаза на удальцов, сапоги добывших, смотрели! Недалеко от таких столбов бои кулачные проводили. Очень любили мужчины-богатыри «парок выпустить», силушкой померяться в честной и праведной борьбе, как и должно быть – по правде и по совести.

Но особо на ярмарках всегда гусляров выделяли.

Гусли звенят, про жизнь говорят

«Возьму гусли звонкие, яровчатые да настрою гусли на старинный лад, заведу старину стародавнюю, бывальщину о деяньях славнорусского богатыря Добрыни Никитича. Синему морю на тишину, а людям на послушание…» – вот так, нараспев, мудро и по-доброму начинается былина о славном богатыре русском. То ли пели это, то ли рассказывали… Но собирали эти музыканты, что гусли в руки брали и гуслярами (гуслистами) звались, много народу вкруг себя. Сходились люди и слушали о судьбе героев былинных, о деяниях княжеских, о битвах за Русь-матушку, о чудесах невиданных, какими Русь полна. Жили гусляры среди народа всегда, часто странствовали по чужим краям, вести людям разносили.

А. Рябушкин «Пир богатырей у ласкового князя Владимира», 1888.

Приходил гусляр, садился на лавку в избе, в хоромах или посреди площади торговой, клал гусли на колени себе, наклоняя на сторону левую, и руками обеими струны перебирать начинал. Правая рука громко и смело струны брала, а левая ее останавливала, приглушала звук осторожно. Иногда гусляры по двое-трое приходили людям правду петь. Тогда один в центре садился, двое по бокам, и пели они слаженно все вместе или по очереди. Любили гусляры белые одежды, этим чистоту помыслов, правду бывальщин своих показывали. Часто гусляров на свадьбы звали, тогда звучали гусли звонче звонкого. На похоронах, на тризнах гусли плакали, людей от смерти, от темных сил защищали. Больных же гусли исцеляли навсегда.

А вот когда гусли первые смастерили, сколько бывальщин было сложено, сколько гусель под них звенело, сколько гусляров по свету белому ходило – никто теперь точно и не знает. Только сказывают, что гостей заморских гусляры всегда удивляли. Византийские цари на диво русское смотрели и сравнивали, ведь у них тоже инструменты были для музыки, но звучали не так звонко и легко, и слова такие не находились. Приезжали они домой, рассказывали о чуде, увиденном на Руси, – так весь мир и узнал о русских гуслях.

Звонко играть на гуслях получалось, потому что мастера дерево умели брать правильное: ель или клен, потому гусли и звали яровчатыми. Чурочку цельную сушили, вымачивали и снова сушили, потом форму шлема русского или крыльев выстругивали и струны натягивали. Сначала струны из волоса конского делали, потом кузнецы их искусно ковать научились из металла. «Гусла» – так звали каждую струну, а все вместе – «гусли». Делали струны по-разному – кто пять, кто двадцать, а кто и шестьдесят шесть, кто сколько сможет перстами перебрать.

У хорошего гусляра струны-гусли будто оживали, сами пели. Вот как у Бояна известного: «Боян же, братья, не десять соколов на стадо лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны воскладал; они же сами князьям славу рокотали». Так в «Слове о походе Игореве, Игоря, сына Святославля, внука Олегова» описывается.

Богатыри русские, что землю родную прославили, гуслистами были знатными: «Не было молодого гусельщика супротив Добрыни Микитинца!», «Стар Ставр сын Годинович, он мастер играть в гусли яровчаты».

А вот как Садко былинный царя водяного под гусли живые плясать заставлял:

«“…Скажут, мастер играть в гусельки яровчаты:Поиграй же мне в гусельки яровчаты”.Как начал играть Садко в гусельки яровчаты,Как начал плясать царь морской во синем море…»

Живые гусли русские. И жизнь дарят. Как и качели, что с древности русичам знакомы.