Обладая определенным запасом готских письменных памятников и знаний о готах, а также о восприятии готами, на языке своих понятий, столь хорошо известного нам мира Ветхого и Нового Завета, можно попытаться разобраться в том, как и почему Вульфила переводил то или иное место Библии, чтобы сделать его понятным своим соплеменникам. И на этом основании составить себе представление о жизни готов в области между Карпатами и Фракией. Вырисовывается довольно интересная картина. Вульфила пишет для пришедших с Севера восточных германцев, которым, в IV в. по Р.Х., были, однако, уже известны оливки, виноград, смоквы и шелковица. Плоды растений, о которых, например, у Пифея, посетившего «Скатинавию» в IV в. до Р.Х., еще и речи не было. С другой же стороны, в восточногерманской Библии Вульфилы, наряду с южными фруктами и ягодами, «усладами гортани», упомянуты лишь два сорта злаков — просо и пшеница. А вот кунжут, или сезам (от древнееврейского «шумшум» или арабского «сумсум», «симсим»), к примеру, в ней вообще не упомянут. Судя по всему, готы Вульфилы, как ветхозаветный патриарх Иаков-Израиль со своим родом, жили в шатрах, пася свои стада. Землепашество, похоже, еще не играло важной роли в их жизни. Хотя кочевать со стадами по гористой и лесистой Дакии, сегодняшней Румынии, тесной в сравнении с Великой Скифией, готам было, наверно, непросто. Уровень технического развития готских современников и соплеменников «Волчонка» представляется нам еще очень архаичным. Мукомольные жернова приводились в движение ослами. Для молотьбы, как и в ветхозаветном Израиле, использовались копыта быков, многократно прогоняемых по току, устланному разложенными на нем снопами (после чего веяли зерно, подбрасывая его в воздух особыми лопатами). Неизвестно только, придерживались ли готы ветхозаветной максимы: «Не заграждай рта волу (быку), когда он молотит» (Втор. 25:4). Проявляя милосердие к «божьей скотинке», используемой для обмолота. Ибо для хозяина зерна убыток от того, что она сможет съесть, будет несущественным. В то же время среди готов имелись горшечники, плотники и другие ремесленники (наиболее уважаемым из которых был кузнец). Наличие рыбаков и мясников указывает на определенную специализацию, на разделение труда в готской общине. В которой, возможно, всего несколькими поколениями ранее рыболовством занимался каждый, кто хотел, и каждый, по собственному желанию, занимался забоем скота. Вероятно, уже имелись готские селения, в которых было проще купить рыбу или мясо, чем самим удить, ставить верши, держать скотину и продолжать вести сельскую жизнь в рамках крупных общин. Что, в свою очередь, указывает на наличие среди готов групп лиц, чей род занятий уже не позволял им самим обеспечивать себя пищевыми продуктами. Касты или своеобразного сословия «чиновников-управленцев», воинов, священнослужителей, учителей. У готов имелись и свои лекари, врачи.

Прежде чем вновь обратиться к судьбам разделившихся надвое готов, задумаемся над вопросом: Почему именно готы оказались столь восприимчивыми к образованию, столь заметно возвысившись над своими родственниками и соседями — гепидами, вандалами, герулами и многими другими?

Навряд ли это связано с особенностями их происхождения. Исторические судьбы бургундов (чьей прародиной считается остров Борнгольм-Борнхольм, принадлежащий ныне Дании), готов (чьей прародиной считаются нынешняя Южная Швеция и остров Готланд), да и все других переселившихся с севера на юг восточных германцев, осевших, после долгих странствий и конфликтов, наконец, в зоне влияния средиземноморской античной культуры, были удивительно схожи. Почти аналогичны. Когда и где готское племя смогло обрести лучшие предпосылки, шансы развития, большую восприимчивость к знаниям? Когда, как и где готы смогли опередить других «скатинавских» мигрантов в развитии? В «Готискандзе», на Вистуле-Вискле? Там они, конечно, могли научиться у эстиев-пруссов кое-каким ремеслам. И получить от них «ноу-хау» в области внешней торговли (в первую очередь — экспорта янтаря). Между Припятью и Данапром? Где обитали осколки угрофинских племен и (прото)славяне, возможно, обладавшие более прогрессивной техникой рыболовства, чем германские мигранты, или неведомыми готским пришельцам ремесленными навыками? Но все это не могло дать готам возможности сделать решительный шаг. Выйти на новый уровень развития. Еще сложнее объяснить секрет возвышения готов над другими германскими переселенцами на берегах Евксинского понта. Ведь там все «варвары» сидели, так сказать, «на равных», за одним «столом». «Накрытым» греками, пришедшими туда до них, «на всех». С причерноморского «стола» каждый — скиф, гот, бастарн, сармат — хватал, перенимал, присваивал все, что хотел. Монеты, южные плоды, оружие, градостроительство, осадную технику, благовония, предметы роскоши. Только хватай! Но готы, видимо, оказались самыми хваткими. Ибо приводили из своих длившихся несколько десятилетий грабительских походов живой товар, челядь, людей. А люди, как известно — главный капитал. В описываемое время Малая Азия уже тысячу пятьсот лет была очагом и средоточием культуры и культурных ценностей, наук, ремесел, знаний. Не только центром греческой колонизации, но и питательной средой для греческой культуры и образования. Задолго до Афин достигшего расцвета и невиданных высот развития в Милете. Производившего на свет в каждом поколении гигантов духа и глубоких мыслителей. Рождавшихся под солнцем Малой Азии и, наряду с эллинской кровью, хранивших в своих генах здоровое, могучее наследие пастухов Анатолийского плоскогорья и дикое непокорство киликийских мореходов. Эта часть света, куда древние полисы Аттики и Пелопоннеса издавна высылали своих неусидчивых «пассионариев», «людей длинной воли» (как выразился бы Лев Гумилев), в куда большей степени, чем т. н. Великая Греция на Тринакрии-Сицилии и в Авзонии-Апулии, способствовала сохранению высокой эллинской культуры в ее полном блеске. Культуры, оказавшейся долговечней латинской Римской империи. И придавшей Второму Риму, в конце концов, чисто греческий характер. Именно в Малой Азии, на восточных берегах Средиземного моря (именуемого «скромными» римлянами просто «нашим морем» — «маре нострум»), находилась духовная цитадель эллинизма, устоявшего под гнетом неотесанных мужланов с тибрских берегов. Дав повод классику римской поэзии Квинту Горацию Флакку (65 г.-8 г. до Р.Х.) — сказать: «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила». Т. е. некультурные римляне, победившие греков, переняли культуру побежденных. Римляне начали «денно и нощно, не выпуская из рук» (по слову того же Горация), изучать греческую письменность, греческий язык (как средство международного общения, подобно английскому в наши дни), литературу, философию, покупать греков-рабов — для обучения своих детей, перенимать греческие обычаи, моду и правила жизни. Именно «из греческой школы вышло такое дивное создание римского гения, как речи Цицерона и поэзия Вергилия, с Энеидой во главе», как писал русский философ, богослов, литературный и музыкальный критик, композитор Владимир Николаевич Ильин. Эллинство добилось своего конечного триумфа (хоть «триумф» и римское понятие!), на тысячу лет пережив, в Малой Азии, римскую цивилизацию на италийской земле…

Именно сюда, в этот уникальный источник культуры и знаний, так сказать, забрасывали свои сети, невежественные готские «рыболовы». Здесь они «ополонялись челядью». Отсюда угоняли в рабство «челядь», полоняников. Оценивая пленников по чисто внешним признакам. Придирчиво ощупывая мускулы философам, ораторам, учителям, актерам, проповедникам. Проверяя, годятся ли они в работники. Столь же придирчиво ощупывая грудь и «каллос пигос» (или, говоря по-нашему, прекрасный зад) прелестным эллинским актрисам, поэтессам, кифаристкам и флейтисткам. Прикидывая, годятся ли они готскому воину в наложницы, домохозяйки (всякий «фрауйя» должен иметь свою «фрау») — продолжательницы рода. Вероятно, пленники и пленницы годились для того и для другого. Иначе бы не выжили и не прижились в «Готии» столь многие из них. Аммиан Марцеллин, при всем нашем к нему уважении, все-таки несколько сгущал краски, утверждая, что всех «цивилизованных» людей, плененных готами, ожидало жестокое рабство «в побоях и муках». Но готские невольники и невольницы были не просто годными работниками и наложницами, но и носителями греческой культуры. Эллинские и эллинизированные «спецпереселенцы» сохранили верность духовному миру античности, из которого были насильственно вырваны. Пленники и пленницы воспитывали своих детей, зачатых с готами или с готками, в духе и в соответствии с ценностями культуры, которая, если бы не они, оставалась бы для готов недостижимой еще на протяжении многих столетий.

И вот тут следует указать на одну, весьма немалую, заслугу готов. Ибо захват людей в качестве военной добычи практиковался тогда (и не только тогда) многими народами. Гунны и прочие народы, появлявшиеся на границах Средиземноморья из «Великой Степи», угоняли в свои стойбища целые «стада двуногого скота». И духовенство многих стран ломало себе голову над способами врачевания душевных травм, нанесенных многим семьям похищением, без всякого разбора, дочерей, сестер и матерей. На протяжении столетий оставалась актуальной и проблема возвращения угнанных в полон отцов или мужей к родному очагу. Выясняющих, по возвращении домой, что жены их давно нашли себе других мужей. Полагая, что их прежние супруги сгинули в неволе на чужбине.

Эти трагические коллизии людских судеб свидетельствуют, что, например, у гуннов и аланов (а возможно, и у других народов, особенно — азиатских) рабы почти не интегрировались (за редкими исключениями, лишь подтверждающими правило). А возможно, и сами не пытались приспособиться к чуждому им образу жизни кочевников. А вот осевшие на юге готы давали им такую возможность. Правда, германский общественный строй был чужд, скажем, фригийцам и каппадокийцам. Но чужд лишь в определенной степени. А не абсолютно. Конечно, число «спецпоселенцев», вошедших в состав готского племени, было относительно небольшим. Но и германские мигранты значительно уступали в численности племенам азиатских кочевников. В чьем громадном «плавильном котле» кровь чужеземцев-рабов, как бы много их не было, растворялась без следа.

Через угнанную в рабство «челядь» готы приобщились не только к христианству. Но и — естественно и неизбежно! — к тому культурному пространству, в котором только и могло быть выработано и кристаллизоваться это великое греко-восточносредиземноморское сотериологическое учение. Учение о Спасении и Спасителе, возникшее на фоне античной мудрости и науки, в сочетании с восточным по происхождению религиозным пылом, ревностью о Господе.

Постоянный и почти не прекращающийся «импорт челяди» готами приводил не просто к кратковременным контактам между людьми. Нет, он носил долговременный характер, Продолжая действовать в рамках смешанных браков и производства смешанного потомства. Создания новой общности крови и мышления. И, наконец, причем довольно скоро — общности веры. В немалой степени способствовавшей дальнейшему слиянию готов с не-готами. Влияние этого плодотворного и приносящего все новые плоды процесса естественным образом дополнялось ширящимися разносторонними контактами «Готии»-«Готтиуды» с Римской «мировой» империей. Контактами как враждебными, так и мирными, в области хозяйства и торговли, военного дела и переговоров в разных сферах и на разных уровнях. И то, что обычно ограничивается лишь несколькими областями контактов — например, обменом дипломатическими миссиями, или заключением мирных договоров, благодаря удачно сложившимся условиям, стало для готов чем-то гораздо большим. Облегчив и упростив готам заимствование элементов античного образа жизни, античной культуры, античной учености.

Разумеется, готы больше заимствовали от эллинов, чем наоборот. Как, впрочем, и все другие «варварские» народы Северного Причерноморья — например, те же скифы или анты. Временами советские ученые не любили слишком распространяться на этот счет. Но такой подход был явно ошибочным. Как и подход отдельных немецких ученых кайзеровского «Второго рейха». Не говоря уже о подходе почти всех ученых национал-социалистического «Третьего рейха». Ибо брать и давать свойственно и естественно для всех народов. Среди народов нет и не было самодостаточных. «Дo ут дес» — «даю, чтобы ты дал», как говорили древние римляне. Народ, которому нечего дать, разумеется, беден. Но народ, не способный взять то, что ему дают, вне всякого сомнения, еще беднее. Нам известны сохранившиеся в самых отдаленных уголках земного шара молчаливые, окаменелые в своей отгороженности от внешних влияний, прозябающие под гнетом первобытных традиций, остатки примитивных, когда-то лишившихся, в силу неблагоприятных обстоятельств, гибкости и способности учиться от других, народностей. Естественно, древние германцы (и в первую очередь — готы) к их числу не относились. К счастью для себя. Они брали и перенимали у других полезное и нужное, прекрасно представляя себе ценность того, что им предлагали взять и перенять. И использовали себе на потребу, наполняя своим духом. Ибо как иначе можно было бы извлечь из того, что они брали, пользу для себя? И ни один разумный исследователь не станет всерьез оспаривать эти естественные процессы, столь же необходимые, как поступление кислорода в живой организм. Даже в отношении рун, иногда представляющихся нам столь первобытно-древними, как если бы мы и впрямь верили, что их первыми вырезал на камне или дереве собственноручно Один, провисевший девять дней и столько же ночей на древе, пригвожденный к нему собственным копьем. Или другие германские боги.

«Когда гот Ульфила создавал в четвертом веке после Рождества Христова национальную готскую письменность, он взял себе за образец письменность греческую и руны, бывшие в употреблении у германцев. Творчество Ульфилы привело к созданию первого германского алфавита, пригодного для записи литературных произведений — в отличие от рун, с их чисто эпиграфическим характером» (Константин Рейхгардт).

Это часто признается. Ибо сохранившиеся до наших дней рунические надписи действительно кратки, сакральны, часто глубокомысленны и многозначны. Поскольку каждый из двадцати четырех знаков рунного ряда-«футарка», наряду со своим буквальным значением, обладает и символическим содержанием. Тем большим было разочарование многих искренних и отнюдь не воинствующих сторонников превосходства германской культуры, когда оказалось, что не удалось найти подтверждения ни глубокой древности рун, ни их общегерманского характера, даже в незапамятные времена.

«Для установления возраста и происхождения рунического письма важно уяснить себе, что нам по сей день не известно ни одной (рунной — В.А.) надписи, вырезанной до начала третьего века после Рождества Христова» (Рейхгардт). Конечно, «Рейхгардт нам не Евангелие». И пишет он, прежде всего, о надписях на т. н. рунических камнях. И другие исследователи датируют древнейшую руническую надпись на т. н. Фелингенском кубке, найденном на Нижнем Рейне, «сменой эр», т. е. концом I в. до Р.Х.-началом I в. п. Р.Х. Но ведь именно на рубеже II–III вв. п. Р.Х. готы пришли на берега Евксинского понта!

Может быть, кто-то очень огорчится и разочаруется, узнав, что германцы (или славяне — вспомним «Влесову книгу»!), в отличие, скажем, от семитских или других народов Древнего мира, не принадлежали к числу первых изобретателей письменности, творивших с ее помощью всяческие чудеса, на которые способно написанное слово. В утешение таким разочарованным можно привести следующее соображение. Или указать на следующий исторический факт. Силы Древней Европы, или, точнее, силы населявших ее древних культурных народов иссякли, странным образом, почти одновременно. Своим пробуждением (после, казалось бы, окончательного и бесповоротного заката), она была обязана, в основном, германцам (и, впоследствии, славянам). Ибо они, хотя и были нецивилизованными народами, подобно степным наездникам и кочевникам евразийских степей, видели в этой уступленной им в добычу Европе не только «щедро накрытый пиршественный стол», но и сферу приложения своих буйных, еще не растраченных сил. Воспринимая освоение Европы как свою великую задачу. Немногим более ста лет после их опустошительных грабительских походов — а что такое сто лет в жизни народа? — мы видим, что германцы, чьи корабли и разбойничьи шайки разоряли римскую Европу, стали осознавать свою ответственность за ее судьбу. Основывать в «римской» Европе собственные государства (или, во всяком случае, пытаться их основывать). Поднимать на щитах своих царей (переняв римский обычай поднимать на щите новопровозглашенных императоров, приветствуя их поднятыми копьями). И даже делиться избытком своей силы и боевого духа с неприятелем. С приходящим во все больший упадок Римом. С «мировой» державой, которая возможно, давно бы перестала существовать без германских вспомогательных войск и без великих полководцев германского происхождения. И в первую очередь — без готских «федератов», пусть даже становившихся порою ренегатами.

На протяжении последующих десятилетий события развивались, как будто по написанному кем-то заранее сценарию, сменяя друг друга с головокружительной быстротой, во все ускоряющемся темпе. На службу Риму, в «федераты», пошли не «царские готы», не привычные к славе и сильной государственной власти восточные, «днепровские», готы — остготы, присоединившиеся к гуннам. А западные готы, вестготы, породившие великих правителей и выдающихся военачальников. И попытавшиеся создать себе на римских землях царство во главе с собственным царем. Хотя еще и не оправившись толком от страха, который на них нагнали гуннские «кентавры».

Характерной особенностью истории вестготов было противостояние вождей — сначала Ариариха и Аориха, впоследствие же — Атанариха и Фритигерна. Во всяком случае, они были самыми знаменитыми «князьками» готов (Иордан), наиболее авторитетными представителями целой группы высших представителей готской родовой знати. Об этом мы узнаем из душераздирающего по своей драматичности повествования Иордана об «измене» Фритигерна сначала Атанариху, а затем — Римской империи, которой он поклялся хранить нерушимую верность:

«Их (готов — В.А.) постигли, — как это бывает с народом, когда он еще непрочно обосновался на месте, — оскудение и голод; тогда приматы («примат» — латинский аналог германского «фуристо», «первый», т. е. «князь» — В.А.) их и вожди, которые возглавляли их вместо королей (т. е. царей — очередное указание на узурпацию власти над готами Фритигерном «со товарищи» — В.А.) — а именно Фритигерн, Алатей (Алафей — В.А.) и Сафрак, сострадая нуждам войска, попросили римских полководцев Лупицина и Максима открыть торжище. И действительно, на что только не вынудит пойти “проклятая золота жажда” (которую римляне — заметим в скобках — любили приписывать кому угодно — карфагенянам-пунам, гуннам, готам и вандалам, но только не себе, любимым! — В.А.)? (римские — В.А.) Военачальники, побуждаемые алчностью, пустились продавать (своим новым готским «союзникам», отдавшимся под покровительство «Вечного Рима» — В.А.) не только мясо, баранье или бычье, но даже дохлятину — собачыо и других нечистых животных, причем по высокой цене; дело дошло до того, что любого (готского — В.А.) раба продавали за один хлеб или за десять фунтов говядины. Когда же ни рабов, ни утвари не стало, жадный купец, требовал у побежденных нуждой их сыновей. Видя в этом спасение своих детей, родители поступают, следуя рассуждению, что легче потерять свободу, чем жизнь: ведь милосерднее быть продану, но питаему в будущем, чем оставаться у своих, но умереть».

В приведенном выше отрывке из «Гетики» Иордан описывает последний, самый глубокий кризис вестготского народа в дни Атанариха и Фритигерна. «Раздрай», фактически приведший к образованию у готов двух отдельных «государств». Но и вызвавший у готов приступ столь яростной ненависти к Риму и римлянам, которая, пожалуй, не уступала ненависти к ним гуннского царя с готским именем (или прозвищем) Аттила. В отличие от Фритигерна, умудренный жизнью Атанарих, вероятно, старший годами (понимание приходит с опытом) судья-«юдекс» готского народа, не питал ни малейших иллюзий в отношении жителей восточной половины Римской империи. Он предвидел, что для греков, сирийцев и всякого рода метисов «Второго Рима» голодные и отчаявшиеся готы станут желанным объектом безжалостной эксплуатации. Не только Иордан, но и другие античные авторы — например, Аммиан Марцеллин — подробно описывали, как все происходило. Как римляне сначала разрешали переправляться через Истр из «Готтиуды» только безоружным, беззащитным, безответным готским женщинам и детям, сочтя этих беженцев самой желанной и легкой добычей. Как «ромеи» потребовали от готов-мужчин сдать оружие. Как продавали им собачью падаль за полновесное золото (награбленное в свое время готами, возможно, на римских землях, но ведь «чужими грехами свят не будешь» — как христиане, римляне должны были это знать).

«… во главе военных сил (Восточного Рима — В.А.) стояли как на подбор ЛЮДИ С ЗАПЯТНАННЫМ ИМЕНЕМ (выделено нами— В.А.). На первом месте были Лупицин и Максим, первый — комит во Фракии, второй — командир, вызывавший к себе ненависть, оба они могли соперничать между собою в неосмотрительности. Их зловредное корыстолюбие было причиной всех бед. Оставляя в стороне другие проступки, которые названные командиры или другие при их попустительстве позволили себе самым позорным образом в отношении переходивших к нам (римлянам — В.А.) иноземцев (готов — В.А.), ничем до этого не провинившихся, я расскажу об одном столь же постыдном, сколь и неслыханном деянии, которое не могло бы быть признано извинительным, даже в глазах судей, замешанных в этом деле. Пока варвары, переведенные на нашу сторону, терпели голод, эти опозорившие себя командиры завели постыдный торг: за каждую собаку, которых набирало их ненасытное корыстолюбие, они брали по одному рабу и среди взятых уведены были даже сыновья старейшин» («Деяния»).

Голод, терзавший готских беженцев, доверившихся алчным римлянам, был, вероятно, попросту невыносим. Весь народ готов, видимо, настолько обессилен, что позволил совершиться этому позору.

Правда, свое оружие готы сохранили. И у Фритигерна, к которому они присоединились, после ухода в горы разъяренного их изменой Атанариха, скоро появились все основания одобрить это решение: