— Да нас тут обстреливают! Мать твою так! — прокричали ему с палубы.
— Это они с отчаяния, не обращайте внимания! — рявкнул сам перепугавшийся Круль. Смерть, оказывается, обнаружила его и теперь подбиралась к нему все ближе. Но Круль не хотел сдаваться, и, придав тону бодрость и уверенность, стал успокаивать людей. — Это идиот Рейбок совсем с катушек слетел! Ничего они нам не сделают, включайте рули!
Рули вздрогнули и повернулись.
— Ура! — закричал Круль. — Вытаскивай!
Его вытащили наверх, он выбрался на палубу лодки и, растолкав всех, сломя голову бросился в отсек командира.
— Приготовиться к погружению! — заорал он корейскому капитану. — Давай, командуй! Да побыстрее ты двигайся, обалдуй! Нас, между прочим, обстреливают, ты что, не в курсе?
Он толкнул капитана в бок. Тот включил внутреннюю связь и стал отдавать команды.
— А с тобой покончено, Рейбок! — торжествующе сказал Круль. — Ты проиграл, дебил!
Лодка вздрогнула и стала медленно опускаться вниз. Круль ликовал. Смерть осталась там, на этом кошмарном крейсере, а он — любимый Круль уходил под воду, где его никто уже не найдет. Никто не узнает, куда пойдет лодка. Круль обхитрил всех!
— Они погружаются, — в отчаянии прошептал Кейт, манипулируя прицелом. — У нас остался последний снаряд. Давай, приятель, соберись! Ствол вниз, с упреждением…
— Огонь! — крикнул он.
Джоан нажала на кнопку.
Сильный свет озарил лица Круля и капитана подлодки, и сильный взрыв, разнесший лодку на куски, прогремел в тот же момент.
Но ни Круль, не капитан этого взрыва уже не слышали. Яркий свет был последним их ощущением в этой жизни. Вместе с экипажем, вместе с находившимися на борту лодки бандитами, они быстро и безболезненно перешли в небытие.
Кейт взорвал подводную лодку прямым попаданием последнего своего снаряда.
Круля на этом свете больше не было. Не было «славного и любимого», как иногда, в минуты душевной слабости называл он сам себя, Крулечки, Крульчонка.
Он давно забыл, что у него кроме этой нелепой некрасивой фамилии, есть хорошее доброе имя — Фредерик, Фредди. Но так его называла только мать. Она умерла, когда Фредди было четыре года. Он до самой смерти отчетливо помнил ее похороны. Был зимний, морозный день. Гололед. Его вела за руку тетка — двоюродная сестра матери. Фредди часто поскальзывался, и она всякий раз больно дергала его маленькую ладошку вверх. Потом, когда они сели в катафалк и поехали на кладбище, машину занесло, шофер резко вывернул руль, и голова матери Фредди мотнулась по подушке и ударилась о стенку гроба. Фредди закричал, и тетка закрыла ему рот рукою в надушенной перчатке. Он навсегда запомнил ощущение лайки, прижатой к губам. После этого Круль не мог целоваться. Всякий раз, когда он прикасался губами к мягкой душистой коже очередной женщины, ответившей взаимностью на его ухаживания, перед его глазами вставало белое лицо матери, он слышал тупой стук удара головы о деревянную стенку и чувствовал страшную боль, невыплеснутую в том давнем крике, крике, который был задавлен мягкой душистой кожей, заткнувшей ему рот.
Когда они возвращались с кладбища, шли от свежей могилы к ожидающей их машине, солнце уже садилось. Тетка, по-прежнему, сжимала Фредди руку, и он боялся опять закричать от горя, и только смотрел, кусая губы, глазами, полными слез, на искрящийся на деревьях иней и на солнечную дорожку на покрытой льдом кладбищенской аллее. Тогда он думал, что сейчас они войдут по этой дорожке прямо в закат, в заходящее солнце, и солнце скроется за горизонтом, вместе с ними уйдет из дня, в котором еще была мама, в темную холодную ночь.
Солнце било им прямо в глаза, и Фредди до последнего момента не видел ждущего их автомобиля. Он заметил открывшуюся перед ним дверь и подумал, что они садятся в Солнце, что они уже дошли до него, и сейчас оно увезет их на ту сторону Земли, где всегда царит ночь.
Малыш никому не сказал об этом, да и кому мог он сказать — тетке, которую он видел первый раз в жизни? А отца у него никогда не было. Они с мамой всегда жили вдвоем.