Ты должна знать, что я всегда хотела тебе всё рассказать. Ты заслуживала знать правду. Я просто не была уверена, абсолютно уверена, а стоит ли раскачивать лодку, если в этом нет необходимости?

О, до чего ужасно такое говорить! Я похожа на бабушку, а она к сорока пяти обзавелась вставной челюстью. И к тому же это отвратительная игра слов[94]. Ты всегда шлёпала меня по руке за такие каламбуры в твоём присутствии. Но я знаю, моя маленькая притворщица, что они тебе нравились.

Я поселилась не где-нибудь, а на Миранде. На самом деле, тут красиво. Совсем не похоже на мой старый фильм. Таддеус снимал Миранду на Европе ради освобождения от налогов, и отснятый материал всё ещё выглядит потрясающе, но в нем нет ничего похожего на нежные синие холмы, заснеженные крыши и ярко-красные цветочки размером с каплю крови, которые растут здесь повсюду.

У меня теперь есть лошадь! Она на самом деле не лошадь. Лошади на Миранде цветом точь-в-точь абсент, гривы у них белые, а лапы почти как у львов. Мою зовут Клементина. Я подумывала назвать её Северин, честное слово, но это ещё более громоздкое имя для лошади, чем для маленькой девочки, пусть даже у лошади зелёные львиные лапы. Я купила её у одной леди с Миранды, с которой хотела бы тебя познакомить. Она приходит довольно часто, помогает присматривать за Клементиной, и проводит здесь всё больше времени. Такое вот происшествие случилось со мной на Миранде. Забавно, но она очень похожа на Лариссу Клаф из «Человека, который свергнул Тритона». Помнишь его? Мортимер вызывали в какую-то задницу вселенной, чтобы расследовать заказное убийство, или что-то вроде этого. И всё завертелось.

Я ужасно по тебе скучаю. Я скучала по тебе так или иначе половину жизни. Бремя мачехи, видимо. Очень надеюсь, что я была не слишком уж злой. Ох, Севви, девочка моя, тут бывают ночи, когда в небе столько лун, что кажется, они вот-вот посыплются на траву и подкатятся прямо к твоему порогу, и мне больше всего на свете хотелось бы показать тебе свой домик, угостить чашкой чая и спросить: «Дражайшее моё сердечко, как у тебя дела, на самом деле?» И ты бы поведала мне про свой следующий фильм, и про Эразмо, и про то, насколько старомодны мои дурацкие акварели, и задалась бы вопросом о том, зачем красить гостиную в бледно-зелёный? Я бы приготовила тебе сэндвичи в точности как в «Савое». Ты бы бросила Клементине сырой огузок; она их особенно любит.

А потом я всё вспоминаю, и это слишком ужасно, чтобы передать словами.

Я всегда хотела тебе всё рассказать. Я по-прежнему не уверена, но… долой сомнения.

Севви, твой отец никого не убивал. Я думала, что убил; все так думали, пусть и не говорили вслух. Чокнутый, жуткий, тупой как медведь Фредди Эдисон застрелил моего Таддеуса, а Перси не дал ему всё выложить, вылив на себя ведро краски и погубив свою репутацию, потому что… ох, один Господь знает, почему Перси так любил Фредди. Более недостойный человек ещё не рождался в этом мире. Фредди так поступил, потому что думал, что Пенни, его жена, спит с Тадом. Это и близко не было правдой, разумеется. Я это знала, но не могла сказать, что знаю, и я не понимала, почему Перси изрекает ложь, стоит ему открыть рот, и потому я… я сбежала. Знаю, мне надо было быть смелее. Но я пришла к выводу, что запас смелости у человека ограничен, и если его израсходовать слишком быстро, то к моменту, когда смелость и впрямь понадобится, тебя хватит лишь на то, чтобы послать всё к чёртовой матери.

Я знаю, что Тад даже не прикасался к Пенни. Тад вообще никогда не прикасался к женскому полу. Когда мне было двадцать или двадцать один, я пришла к нему домой за какими-то сценариями. Я появилась немного раньше или немного позже, уже не помню, но хорошо помню, как пышно цвела форзиция Тадди в том году. Она обрамляла его крыльцо чистым золотом. Я направилась прямо к дверям, потому что я грубое и бесстыдное создание, и увидела, как он целует Ласло Барка на прощание. Они так мило выглядели вместе, словно два воплощения лета. Мы все застыли точно антилопы, почуявшие гиену. Я увидела, что они решили мне довериться, а они увидели, что я обещаю хранить их тайну; и это всё без единого слова. Мы провели отличный день, играя в кункен[95] и жалуясь друг другу на всякие вещи — два моих любимых занятия.

Я не рассказала ни одной живой душе. Таддеус про меня тоже знал, разумеется. На доверие отвечают доверием. Но я всегда была игривой маленькой наядой; я перелетала от мужчин к женщинам и обратно, и мне никогда не казалось, что это странно, я считала себя везучей. Могу прятаться лучше некоторых. Даже если для этого придётся лететь на далёкую, холодную, чёрную луну. Если ты дважды была замужем, сплетен можно не бояться. И никто из нас не забыл о том, как Элджернон-Бэ-Болван погубил Вадси Шевченко просто ради забавы. Ради того, чтобы продавался его жалкий журнальчик. Он бы с восторгом нагадил на могилу Таддеуса, чтобы потом всякий, говорящий о его фильмах, обязательно прибавлял: «О, так вы не знали? Иригарей был всего лишь отвратительным шалунишкой! А вы слышали, как он умер? Как по мне, туда и дорога таким, как он. Они всегда плохо кончают». Нет. Я не могла допустить, чтобы такое случилось с другом, правду о котором мне открыла форзиция.

О, ненавижу всех и вся. Тьфу ты.

Но меня тревожит причина, по которой Перси солгал.

Кажется, я вычислила, что к чему. Максин бы меня пристыдила. Она бы закатила свой единственный глаз и отчитала меня. «Ну как можно было потратить на это столько времени!» Итак, хватит ходить вокруг да около!

Перси солгал, потому что в заднем кармане у него была припрятана куда более крупная ложь. Дорогая, я всем своим видавшим виды сердечком верю, что Пенелопа Эдисон — твоя мать.

Я нашла в руке Таддеуса фотографию малышки, которая была ужасно похожа на тебя. Я ведь достаточно хорошо помню, какой ты была в детстве. Так что возникает вопрос: откуда он её взял?

Я думаю, что Пенелопа больше не могла молчать. Она той ночью выпила примерно сто тысяч «буравчиков», и ей нужно было с кем-то поделиться. Таддеус выслушивал исповеди всех девушек, с которыми работал. Он слушал, словно курносый и рыжеволосый бог, который всё исправлял. Ласло Барк за это его любил — не думаю, что до Таддеуса кто-то выслушивал исповеди Ласло. Он был слишком хорошеньким, чтобы люди его на самом деле слушали. В общем, я думаю, что Пенни показывала Таду фотографию, облегчала душу, и Фредди увидел, как они разговаривают, сопоставил Тада в компании Пенни с несколькими другими фактами, которые собрал за годы, утратил ластик, заменявший ему мозги, и бабах! А факты таковы: Фредди отправился на Сатурн, на Всепланетную выставку в Энума-Элиш. Его не было дома около десяти месяцев. Достаточно долго. Может, она выглядела по-другому, когда он вернулся. Может, ощущала себя иначе. Может, перестала хотеть общего с ним ребёнка. Я не знаю. Но он точно начал её подозревать задолго до той ночи на «Ахелоиде».

Дело в том, что выставка в Энума-Элиш проходила в 1914 году. А ты родилась в октябре того года.

Вот и все улики, какие у меня есть. Знаю, это немного. Перси и Фредди выросли вместе. Не в том смысле, что они лупили друг друга игрушечными пожарными машинками и ели песок бок о бок, но в том, что они были двумя юношами, которые прибыли на Луну в одной и той же ракете, оба неистово амбициозные, двадцатилетние и алкавшие заполучить весь мир. Даже когда Фредди сгнил, как старый банан, Перси всё равно продолжал его любить. Та часть души, которая выключает любовь, у Перси сломана. О, я знаю, ты так не думаешь. Семь жён, как-никак. Но это мы его бросили, а не наоборот. Даже ты. И он продолжает любить всех, кого когда-то любил, я это знаю точно, как знаю цвет собственных глаз. Просто дело в том, что настоящий, живой человек не может блистать, как неснятое кино. Наверное, любовь к Пенелопе была занозой в его душе, ведь он предавал друга. И если бы Фредди узнал, это бы убило Перси. Возможно, в буквальном смысле, учитывая обстоятельства.

Прежде чем ты спросишь: я уверена, что Пенни любила тебя. Её просто заело как пластинку, она застряла в истории, у которой не было хорошего конца.

Долгое время я считала гадостью то, что Перси не сказал тебе правды. Тебе-то он мог признаться! Но секреты куда прочней, чем угрызения совести. Ты так решительно настроилась доверить каждую деталь своей жизни микрофону и объективу камеры. Ты настаивала на том, чтобы говорить, когда всем нам хватало тишины. Правда, реальность, дерзкая честность, смешанные в высоком бокале, со льдом — вот какой ты была.