— Даже если бы мы на него заявили, это бы ни к чему не привело. Ларош бы все отрицал, а в округе его уважают — столько семей работает у него на виноградниках! Проще вычеркнуть его из памяти и из своей жизни, — сказала Элизабет.

— Ты не сможешь!

— Уверена, что смогу, Ричард. Доктор осмотрел меня, и я не беременна. Для меня это — ни с чем не сравнимое облегчение. Словно гора с плеч упала. Теперь я могу подумать о будущем, о нашем с тобой будущем.

— Но ведь ты же могла умереть, и тогда не было бы никакого будущего, причем для нас обоих! — произнес он не без горечи. — Долгие годы я бы терзался вопросом, почему ты это сделала. Да что там, я уже чувствовал себя виноватым во всем, упрекал себя, что дурно с тобой обращался, хотя теперь знаю, кто настоящий виновник!

Элизабет печально посмотрела на жениха:

— Ричард, пожалуйста, послушай меня! Я сожалею о своем поступке. Слава Господу, меня спасли, и я безмерно благодарна этому юноше, который вытащил меня из реки. Это знак судьбы, я уверена.

Она умолкла, с грустью глядя на ожесточившееся лицо суженого, который, похоже, с трудом сдерживал гнев.

— Сегодня утром у меня совсем опустились руки, — продолжала молодая женщина. — Для себя я решила: все расскажу тебе до свадьбы, но никак не получалось. Я выбежала из дома и, как только увидела Сену, уже будучи на мосту Пон-Неф, подумала: может, покончить со всем этим прямо сейчас?

— Что ж, этому я могу поверить, — вздохнул Ричард. — Это намного проще, чем открыться своему будущему мужу, идиоту, который скрипя зубами сносил твои отказы, уважительно относился к этому. Я убеждал себя, что причина этого твое целомудрие, ведь Бонни и твой дядя Жан живут с нами. Ан нет, ты скрывала от меня эту мерзость! Может, и замуж за меня вышла бы, так ничего и не сказав? Прости, но мне надо пройтись, подышать воздухом!

Он встал, сжав кулаки. Быстрым движением откинул занавеску и ушел.

— Ричард! — тихо позвала Элизабет. — Вернись!

Она ждала его возращения пару мгновений, а потом в отчаянии закрыла глаза. В таком состоянии ее и увидела Бонни минут через десять — тоненькая фигурка на кровати, волосы растрепаны, глаза закрыты.

— Милая моя девочка! — вскричала гувернантка.

Знакомый голос, проникнутый почти материнской нежностью, вырвал молодую женщину из дремы. Она протянула посетительнице руку:

— Бонни, наконец ты пришла!

То был настоящий крик души. Едва не плача, Бонни присела у изголовья кровати

— как много лет тому назад, одним осенним вечером в Нью-Йорке.