— Вот, выпейте, и сразу полегчает!
Она приняла из рук Иоланды Дюрье чашку кофе, и от привычного запаха на душе посветлело. Элизабет отпила горячего кофе и почувствовала, как ей на плечи опускается толстое одеяло.
— Спасибо, мадам, — сказала она, сделав еще глоток.
Потом с усилием подняла голову и широко открыла глаза. Супруги Дюрье невольно поразились небесной голубизне этих глаз и читавшемуся в них глубочайшему отчаянию. Прядка каштановых волос упала на лоб девушки, ничуть при этом не испортив утонченной красоты ее лица.
— Клянусь святым Николаем[3], вы — красавица! — воскликнула Иоланда. — Если ухажер вас бросил, он редкостный болван!
— Да помолчи ты! — одернул ее муж, пожимая плечами. — Причалим к набережной Конти и передадим ее жандармам. Может, дашь ей во что переодеться? А вы, мамзель, крепитесь! Сейчас жена отведет вас в каюту.
Нестор Дюрье энергично вскочил на ноги, наклонился, обхватил Элизабет за талию и заставил тоже встать. Его супруга с тревогой наблюдала за происходящим.
— Ты бы с ней поосторожнее, Ненесс, — посоветовала она.
Несостоявшаяся утопленница пошатнулась, жалкая в мокром платье из желтого шелка, облегавшего ее чудесную фигуру. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за руку лодочника.
— Она поранилась! — вскричала в испуге Иоланда. — Ей надо в больницу и поскорее!
На деревянном настиле барки, в том месте, где только что лежала Элизабет, темнела красная лужица.
Господи, спасибо, спасибо! — обрадовалась молодая женщина, как зачарованная глядя на кровь.
И с этими словами — крик души, ни больше ни меньше, — она беззвучно заплакала, а на лице ее отразилось безмерное облегчение.
Ричард Джонсон сидел, прислонившись спиной к парапету моста Пон-Неф. Его в буквальном смысле не держали ноги. Бледный, с искаженным страданием лицом, он не замечал ничего вокруг. Жестокая утрата — вот единственное, о чем он мог думать. Перед глазами стояла драгоценная Лисбет, какой он впервые ее увидел. Вот она спускается с карусели в Сентрал-парке, и на ее ярких розовых губках сияет счастливая, совсем еще детская улыбка… Она сразила его своей красотой, ясным взглядом голубых глаз, своей танцующей походкой.
Жандармы между тем все еще наблюдали за рекой, усеянной множеством лодок. Пансионерок увели, зеваки тоже разбрелись. Остался только старик, с сочувствием поглядывавший на горюющего парня. Он даже попытался его утешить, но американец словно не слышал его. Удар судьбы оказался слишком силен, и у него ни на что не было сил — даже чтобы утопиться самому.
— А может, мсье, все-таки это была не она? — неожиданно вскричал Ричард, обращаясь к старику. — На той девушке точно было желтое платье и черные лаковые туфли? И она была шатенка, вы уверены?
— Да, все как вы говорите, — с сожалением глядя на него, ответил старик. — Красивая молодая девушка. Вот горе!
Ричард с трудом сдержался, чтобы не заплакать. С чем он вернется на улицу Мазарини? Когда он бросился вслед за Элизабет, Бонни не было дома, но теперь она вернулась и наверняка тревожится, не зная, где они. Сердце словно тисками сжало при мысли, что придется сообщить ужасное известие женщине, которая последние двенадцать лет была для Элизабет верной наперсницей и подругой! Что до ее дяди Жана, то он нашел работу в парижском торговом квартале Лез-Аль и вернется только вечером.
— Все, ухожу!
Ричард Джонсон резко вскочил на ноги. Он все еще был очень бледен. Но тут старший по званию жандарм счел нужным его расспросить. Молодой человек был вынужден назвать свое имя, имя невесты и адрес проживания. Жандарм завершил разговор так, что у Ричарда в груди похолодело: