От этого ему почему-то полегчало.
— Нам не нужны оправдания и прощение, — спокойно, холодно произнес командир, и строки «Литании ненависти» прозвучали особенно зловеще среди роскоши ExpressZug. — Вы высоки, но есть те, кто выше.
— Вы сильны, но есть те, кто сильнее, — продолжил девятнадцатый, крепче сжимая рукоять пистолета.
— Надежда — солнце для мертвых. Живые не надеются, они берут судьбу в свои руки, — вновь принял эстафету командир.
— Неприступны башни, в которых вы скрываетесь, высоки и крепки стены их. Но есть двери, — вымолвил финальную строку стюард.
— Ваши судьи войдут без зова.
Солнце почти закатилось за горизонт. Вечер набросил серо-синий полог на снежный лес и поезд, скользящий среди заснеженных деревьев, как игрушка на серебряной нити. Ни единого звука не проникало наружу, через прочные стенки, лишь мягко светились окна вагонов, в которых мелькали частые яркие вспышки.
— Что они сделали не так? — спросил гость.
— Что? — слепец будто очнулся ото сна, вскинул голову и привычно стукнул четками.
— Почему вы всех убили? Что пошло не так?
Старик улыбнулся, добродушно и открыто. Тем страшнее оказались его последующие слова.
— Все произошло именно так, как и было задумано.
— Что?.. — теперь спросил уже гость. В комнате было умеренно тепло, но ему неожиданно показалось, что одежда обледенела.
— Видишь ли, практический терроризм — это инструмент для достижения каких-то конкретных целей. Мы же воспринимали террор, как форму искусства.
— Искусства? — переспросил гость и коснулся мочки уха, словно сомневался в собственном слухе.
— Да. Именно поэтому мы были самым страшным врагом для всех этих «платиновых» и «бриллиантовых». Мы превратили терроризм в театральные постановки, непредсказуемые и яркие. И устрашающие. «Морлоки» не надеялись изменить мир, потому что понимали — это невозможно. Наши действия в глобальном масштабе — как булавочные уколы, сколь бы яркими они не были. Мы просто творили возмездие максимально ужасным способом. Поэтому ничего не «пошло не так». Все именно так и задумывалось.
— Пожалуй, я не ошибся в выборе, — внезапно сказал безымянный гость после краткого молчания. И с неожиданным пониманием вымолвил:
— В свое время мне довелось встретиться с одним необычным человеком. Это было давно, и все же я запомнил его слова — «Люди спрашивают, где был Бог, когда на свете творилось то или это? Они не видят очевидного ответа. Что бы ни происходило, Он всегда на своём месте — в элитной ложе. И человеку следует играть свою роль как можно лучше»[1]. Я с ним не согласился, по очевидным причинам, но думаю, вам нашлось бы, о чем поговорить.
— Да, умно сказано, — согласился старый террорист, обдумав слова неизвестного философа. А затем вернул разговор в изначальное русло одним кратким вопросом.
— Итак?