Он снова вспомнил, как это было сказано ему: «Вы очень симпатичный и добрый, но…»

Иван вздохнул, не понимая, как он смог повести себя также, только сейчас осознав параллели. Нужно было как-то всё по-другому. Неизвестно как, но точно не так, как вышло.

Трегубов медленно побрёл к телеграфу, его состояние было ужасным из-за того, что очень хорошо себе представлял, что чувствовала девушка.

Информация, которую Иван получил по телеграфу, ничего не проясняла, кроме того, что он был прав, и сцену удушения князя Бибиковыми стоило стереть из головы начисто. Кобылин не мог быть тем, кто обесчестил их дочь, он в это время был за границей. Никто ничего не знал о художнике Этьене Васильковском, Ольге Фёдоровне и её брате. Его друг Стрельцов не ответил. Ну что же, может, в Костроме его будет ждать сообщение? По крайней мере, Бибиковых точно можно вычеркнуть. Странно, что никто не знает художника? Обычно они оставляют какой-то след в обществе. С другой стороны, Этьен долго жил в Италии и, по собственному признанию, не был известен. Всеволод и Ольга вызывали всё больше вопросов, а Демьянова он собирался допросить повторно.

Николай Харитонович был недоволен. Хотя, нет, Иван готов был охарактеризовать это состояние, как бешенство.

– Что Вам ещё от меня нужно? Ловите своего убийцу! Что, не можете? Развлечение себе придумали? Донимать честных людей вопросиками, такими бессмысленными и идиотскими, вопросиками. Вот она, так называемая полиция! Преступников не ловят, зато всем жить мешают.

Трегубов сидел и терпеливо ждал, когда Демьянов выговорится, поскольку не мог вставить даже слова. Поток купеческого красноречия был на пару мгновений заглушен пароходным гудком. «Радищев» приветствовал встречное судно. В этот момент, когда рот купца открывался, а слышался гудок, Трегубов с трудом сдерживал себя, чтобы оставаться серьёзным. Наконец, Николай Никифорович иссяк.

– Вы мне давеча сказали, что пошли спать после ужина, однако, на палубе Вас видел доктор и даже говорил с Вами. Что Вы там делали и о чём говорили?

– Что же Вам Ваш доктор то не рассказал? А?

– Он сослался на врачебную тайну, – ответил Иван.

– Я тоже сошлюсь на неё! Чем я хуже?

– Вы – подозреваемый в убийстве, только этим. Не хотите себе сами помочь?

Демьянов набычился, покраснел и надулся, затем, пыхтя сквозь длинный нос, сказал:

– Ну, хорошо! Геморрой у меня, геморрой! Довольны! Совет у доктора я спрашивал.

– Вас ещё видели, как Вы склонились через борт и что-то кому-то говорили.

– Я не говорил, а ругался на этих… которые устроили шум на нижней палубе, не знаю кто это, артель какая-то.

– Скажите, есть ещё что-то, что Вы мне не сказали?

– Нет! Я могу идти? Я больше не подозреваемый?!

– Идите. Спасибо, Николай Никифорович.

Демьянов был не похож на человека, который мог спланировать хладнокровное убийство. Задушить собеседника на месте от злобы, может быть, но спланировать, вряд ли. Его бы он вычеркнул, как и Бибиковых. Оставался Этьен. Он постепенно становился главным подозреваемым. Но где он мог пересекаться с князем, если только что приехал из Италии? Не понятно. Хотя есть ещё Всеволод: его никто не видел, он якобы был один в каюте. Но задушить человека много времени не нужно, достаточно только каким-то образом незаметно проскользнуть и вернуться в каюту, оставаясь незамеченным. С учётом того, что точное время убийства было известно очень приблизительно, эту версию тоже нельзя было сбрасывать со счётов.