Все это было прелестно, именно так, как я себе представляла, и все это было как бы мимо – и кухня, как в рекламном проспекте, и столовая с ее полированным красным деревом, и второй этаж, где помещались четыре спальни, три ванны, уборная и комод для белья, гигантских размеров и пахнувший мылом.
Позади дома располагался маленький внутренний дворик, а за ним начинался сад, взбиравшийся по склону к живой изгороди. Я глядела на этот внутренний дворик и так и видела в нем Молли, принимающую гостей, рассаживающую их в прелестные кресла и разливающую мартини, привезенный на дорогой стеклянной тележке.
– Превосходный дом, – сказала я искренне, но в сердце, как проникла в него Боскарва, мне этот дом не проник. Возможно, потому, что он был так превосходен.
Мы стояли в неуместно элегантной гостиной, глядя друг на друга. Наш день вдвоем, кажется, подходил к концу. Наверное, и Элиот это чувствовал и желал отсрочить этот конец, потому что сказал:
– Я могу поставить чайник и угостить вас чаем, только вот знаю, что молока в холодильнике нет.
– Думаю, нам надо возвращаться.
Меня вдруг охватила неодолимая зевота, и Элиот засмеялся. Он взял меня за плечи:
– Вам спать хочется!
– Свежего воздуха наглоталась, – ответила я. – И слишком много вина выпила.
Я слегка откинула назад голову, заглядывая ему в глаза. Лица наши были очень близко, и я почувствовала, как пальцы его сжали мои плечи. Больше он не смеялся, а в глубоко посаженных его глазах была нежность – явная и несомненная.
– Это был чудесный день… – сказала я, но продолжить не сумела, потому что он принялся целовать меня, и несколько минут я не способна была вымолвить ни слова.
Когда наконец он отступил от меня, я была так потрясена, что могла лишь слабо опираться на него; мне хотелось плакать, и я чувствовала себя дура дурой из-за того, что ситуация так быстро выходила из-под моего контроля. Щека моя прижималась к его куртке, его руки обнимали меня так крепко, что я слышала удары его сердца – громкие, как барабанная дробь.
И над головой моей раздавались его слова:
– Не надо возвращаться в Лондон. Не надо уезжать отсюда.
9
Подарки, привезенные мной из Фальмута, оказались, как выяснилось, настоящим Божьим благословением. Сделанные бездумно и, видимо, в порыве вдохновения, они стали именно тем, чем надо: темой для беседы, необходимой, чтобы сгладить произошедшее накануне и уничтожить неловкий осадок, оставшийся у всех после случившегося за ужином. Молли безмерно понравились фрезии – ей никак не удавалось вырастить такие в Боскарве, объяснила она, – слишком холодно, сад здесь открыт всем ветрам. Она сделала мне комплимент по поводу моего исключительного мастерства аранжировки цветов и в конце концов поместила их на почетное место – на самую середину каминной полки в гостиной. Цветы тут же наполнили комнату романтическим благоуханием, а их кремово-лиловые и темно-розовые оттенки с совершенной естественностью привлекали взгляд к портрету Софии. Цветы словно дополняли тон румяной кожи девушки на портрете и подчеркивали нежное мерцание ее белого платья.
– Прекрасно, – сказала Молли, отступив на шаг, но я так и не поняла, к чему это относилось, к цветам или к портрету. – Как мило, что вы их привезли! Элиот показал вам дом? – Она бросила на меня задумчивый и чуть прищуренный взгляд. – Знаете, по-моему, этот день пошел вам на пользу. Мне кажется, вы даже загорели. У вас теперь другой цвет лица. Видно, здешний воздух для вас благотворен.
Петтифер воспринял херес с достоинством, но было понятно, что он доволен. А Гренвил испытал злорадный восторг по поводу сигар, так как доктор предостерег его против курения и Петтифер спрятал его обычный запас. Я догадалась, что сигары ему выдают очень скупо. Гренвил тут же вытащил одну и принялся попыхивать с огромным удовольствием, откинувшись в своем кресле как человек, беззаботно наслаждающийся жизнью. Даже Андреа я в кои-то веки угодила.
– «Криперс»! Как вы угадали, что это моя любимая группа? Ух, если бы здесь был проигрыватель… но здесь его нет, а я свой в Лондоне оставила. Потрясающе. Обалденно! – И тут же, спустившись с небес на землю, она принялась искать на конверте цену. – Вы, наверное, здорово вытряхнулись…
Казалось, что, распределив эти мирные дары, мы заключили негласный договор: злосчастный ужин больше не обсуждался. Не упоминались ни бюро, ни Эрнест Пэдлоу, ни возможная продажа земли. И Джосса не упоминали. После ужина Элиот разложил ломберный столик, Молли вытащила ящичек розового дерева с костями маджонга, и мы начали играть и просидели так до позднего вечера. Андреа села с Молли, чтобы поучиться.