- Я знаю, что ты спрашиваешь, - сказал Джерри, вздыхая. Он знал, что за этим должно было последовать.

  - Что, спрашиваю?

  И началось: насмешка – начало старой игры в кошки-мышки.

  - Да, ты что-то спросил, - Джерри тянул время, хотя знал, что это бесполезно. Не имело значения, что он сказал, или как он это сказал. Джанза выглядел вызывающе, и это было ясно.

  - И что?

  - Ты хочешь знать, куда я спешу.

  Джанза улыбнулся, обрадовавшись первой удаче и получив свою маленькую победу. Неприветливая, надменная улыбка, исказившая его лицо, осведомленная улыбка, словно он знал все секреты Джерри и все его слабые места.

  - Знаешь что? - спросил Джанза.

  Джерри продолжал ждать.

  - Ты выглядишь, как нехороший парень, - сказал Джанза.

  Почему все нехорошие парни всегда обвиняют в этом других?

  - И что тебя навело на такую мысль? - спросил Джерри, пытаясь продержаться еще чуть-чуть в надежде, что найдется какой-нибудь выход. Он вспомнил, как мистер Фанеоф пришел на выручку, когда Гарви Кранч потрошил его около старого мужского туалета. Но рядом никого не было. Тренировка по футболу была пропущена. Он не сумел провести пасс, и тренер, наконец, прогнал его: «Это не твой день, Рено, пойди, прими душ». Отвернувшись от тренера, Джерри увидел, как все игроки его команды прятали ухмылки, и понял, что произошло. Они целенаправленно рубили все его пассы, отказываясь блокироваться. Теперь, когда Губер вышел из игры, то почувствовал, что остался один. «Излишняя паранойя», - упрекал он себя, и с трудом волочил ноги по дорожке, ведущей от футбольного поля в гимнастический зал. И, конечно же, встретился с Джанзой, который вместо того, чтобы пойти на тренировку, ожидал его тут.

  - Почему я думаю, что ты нехороший парень? - снова спросил Джанза. - Потому что ты нехорошо себя ведешь, малыш. Уходишь от откровенного разговора. Но ты меня не надуешь. Ты живешь, как гомик, - Джанза улыбнулся, зная, что это всего лишь улыбка для «междусобойчика», мельком, вскользь.

  - Что ты имеешь в виду – как гомик?

  Джанза улыбнулся, захихикал и коснулся щеки Джерри рукой – мягкое, короткое касание, словно они были старыми, закадычными друзьями, и у них был приятельский разговор ласковым октябрьским днем. Листья кружились вокруг них, словно гигантские конфетти, роза ветров. Джерри считал, что знал замыслы светлых веяний Джанзы. Джанза жаждал действий, контакта, насилия, и нетерпимость сквозила из всех его щелей, но не хотел начинать первым, нужно было спровоцировать Джерри, чтобы тот начал, ведь словесное запугивание применением силы не считалось для того, чтобы «он это начал». Они присматривались друг к другу, приценивались. Достаточно странное ощущение было у Джерри. Ему казалось, что он действительно мог одолеть Джанзу в борьбе. Оскорбление собрало в нем все оставшиеся ресурсы, что обещало ему силу и стойкость. Но он не хотел борьбы, как и не хотел вернуться к азбуке школьного насилия, хранящей терапию школьного двора и всю ее неизбежность, доказанную самому себе разбитым в кровь носом, синяками под глазами и сломанными зубами. Главное, что он не хотел борьбы лишь из-за того, что отказался продавать шоколад. Ему был нужен его собственный выбор, просто нужно было поступить по-своему.

  - Что я имею в виду, говоря: «как гомик»,- сказал Джанза, его рука дернулась снова, коснувшись щеки Джерри, но затягивая время на доли секунды в обморочной ласке. - Ты ведешь себя скрытно.

  - Скрытно от чего, от кого?

  - От всех и каждого. Даже от себя. Скрыт в своих глубоких темных секретах.

  - В каких еще секретах? - смутился он теперь.

  - Потому что ты весь глубоко в себе. Ты – гомик, только никому этого не раскрываешь, прячешь это.