- Как твои другие оценки?
- Замечательно, Брат, замечательно. Я думаю… полагаю… я претендовал на Высшую Честь в этом полугодии. Но теперь, эта «F»…
- Я знаю, - сказал Лайн, скорбно и с соболезнованием качая головой.
Керони был сконфужен. Никогда раньше в своей жизни он не получал таких оценок, как «F». Факт, что за последние два года он один лишь раз получил «В+»,и это было исключением из правил. Он считался лучшим учеником «Тринити», и после очередных экзаменов он, один из немногих, был награжден стипендией этой школы – сто долларов, выплаченных в поддержку его успеваемости, и грамотой, подтверждающей эту стипендию. И вот эта жуткая «F» – рутинная контрольная, превратившаяся в кошмар.
- Эта «F» как никогда удивила меня, - сказал Брат Лайн. - Потому что ты – великолепный ученик, Девид.
Керони посмотрел с внезапным удивлением и надеждой. Брат Лайн без каких-либо затруднений назвал ученика по имени. Он всегда держал дистанцию между собой и учащимися. «Должна быть невидимая линия между учителем и учеником», - как он всегда говорил. - «Которая не должна пересекаться ни с чьей стороны». Но, теперь, слыша, как тот произнес: «Девид», и это прозвучало в такой дружеской манере и с такой тактичностью и пониманием, что у Керони вдруг ожила надежда… но на что? На то, что его «F»была ошибкой?
- Это была трудная контрольная и по многим причинам, - продолжил Лайн. - Один из тех экзаменов, где неверная, тонкая интерпретация фактов незаметно может привести не к успеху, а к поражению. Факт, что было бы точнее назвать ее контрольной на успех и на поражение. И когда я читал твой ответ, Девид, то на момент подумал, что, возможно, ты бы и прошел. C большим почтением можно заметить, что ты был весьма корректен в своих утверждениях. Но с другой стороны… - голос Лайна куда-то вел, он копался в глубине своих мыслей, его что-то тревожило.
Керони ждал. Трубя в клаксон, со двора уже выезжал школьный автобус. Он думал о родителях и о том, что они будут делать, когда узнают об оценке «F». Это было равносильно сходу с рельс поезда. Почти невозможно было справиться с ущербом, наносимым ему оценкой «F»независимо от того, как много «А» он сумел бы еще получить.
- Одно ученики не всегда могут понять, Девид, - Брат Лайн говорил мягко, лаконично, словно в мире не было никого за исключением их двоих, словно он никогда не говорил никому в этом мире того, что в этот момент сказал Керони. - Одно они не способны воспринять: то, что учителя также люди – такие же люди, как и все, - и Брат Лайн улыбнулся так, словно пошутил. Керони позволил себе легкую улыбку. Он не верил в себя и старался не совершить чего-либо непоправимого. В помещении класса внезапно стало тепло и многолюдно, хотя они были лишь вдвоем. - Да, да, мы все тоже люди. И у нас тоже бывают черные дни. Мы устаем. Наш взгляд притупляется, а реакция затормаживается. Иногда, как дети говорят, мы «дуреем», и даже делаем такие ошибки, которые иногда меняют ход дела настолько… особенно когда вопросы не режут и не сушат, когда одно не слишком отличается от другого, когда не все черное и не все белое…
Керони навострил уши – тревога: к чему вел Брат Лайн? Он пристально смотрел на него. Учитель выглядел как всегда – мокрые глаза напоминали вареные луковицы, бледная сырая кожа, и холодный разговор, все под контролем. Он держал в руке кусок белого мела, словно сигарету или, может быть, миниатюрную указку.
- Не думал ли ты о том, что учитель иногда может допускать какие-либо ошибки, Девид, или не слышал об этом раньше? - спросил Брат Лайн, смеясь.
- Словно арбитр, докладывающий о ложном свистке? - спросил Керони, поддерживая маленькую шутку учителя. Но почему шутку? К чему весь этот разговор об ошибках?
- Да, да, - согласился Лайн. - Никаких ошибок. И это понятно. У нас у всех есть обязанности, и мы должны их исполнять. Директор лежит в больнице, и, как привилегию, я беру на себя все его функции и еще, сверх всего, внешкольную работу – распродажу шоколада, например…
Брат Лайн плотно стиснул кусок мела. Керони заметил, как костяшки его пальцев стали белыми, словно мел в его руках. Он ждал, когда учитель продолжит. Но тишина все тянулась. Керони наблюдал за мелом в его руках, которые изо всех сил давили его, перекатывали. Пальцы Лайна были похожи на конечности бледного паука с жертвой в его объятиях.
- Но это простительно, - продолжил Лайн. И что-то было непонятно: его голос, столь холодный и безразличный, не сочетался с нервными руками, изо всех сил тискающими мел, с набухшими венами, словно угрожающими вырваться наружу.
- Простительно? - Керони потерял нить мысли Брата Лайна.
- Распродажа шоколада, - сказал Лайн.
И мел раскрошился в его пальцах.
- Например… - сказал Лайн, продолжая крошить кусочки мела и открывая программу финансового учета, так хорошо знакомого каждому в «Тринити», в котором был расписан каждый день распродажи. - Посмотрим: у тебя все замечательно в этой распродаже, Девид. Ты продал одиннадцать коробок. Замечательно. Замечательно. Ты не только хорошо учишься, но и изо всех сил поддерживаешь школьный дух.
Керони от похвалы аж покраснел, он не мог сопротивляться комплементу, даже когда в тот момент все перемешалось у него в голове. Все эти разговоры о контрольных, об усталости учителей, об их ошибках и, теперь, о распродаже шоколада… и эти два куска растерзанного мела, брошенные на столе, напоминающие белые кости – кости покойника.