– Да, верно, – задумчиво сказал он. – Кстати, и здесь, на территории старой усадьбы, когда-то была школа. И её сожгли крестьяне.

– Да не школу, папа, а Жанну д’Арк!.. – воскликнула с раздражением Катя.

– Да, знаю, – спокойно ответил он. – Аутодафе.

Он ездил по делам. Так, в те августовские дни, когда жизнь ещё идёт в ритме летних отпусков и каникул, он сумел договориться об аренде здания.

Когда мы узнали, что он убедил некоторых людей в городе в необходимости создания школы, мы решили, что это конец. Отца вот-вот заберут в психдиспансер.

Ничего этого не случилось. В городской администрации ему сказали, что если он возьмётся за это дело, то это хорошо, ещё одно образовательное учреждение в нашем городе не помешает, пусть собирает необходимые документы. Он нашёл спонсора. Он нашёл юриста, который согласился помочь подготовить устав и получить лицензию. Отца даже не спросили о том, о чём сразу спросили мы:

– Папа, откуда такое количество девочек в нашем городе для твоей школы? В неё никто не пойдёт.

Никто не пойдёт в частную школу, кроме двух-трёх, ну четырёх-пяти детей бизнесменов, начальника автозаправки и самой городской администрации, говорили мы. Ну ещё этого спонсора, директора швейного комбината… Но даже у них у всех вместе взятых не найдётся такого количества девочек!..

В нашем городе действительно последнее время стало мало девочек. И вообще детей. И вообще людей. Отец же говорил нам, что мы ничего не видим вокруг себя и не понимаем его замысла. Была бы идея, а девочки найдутся.

Так в нашем доме стали появляться люди.

Серьезные тёти и дяди писали устав для школы «Жанна». Они приходили к отцу, сидели в его комнате за компьютером, сверяли каждое слово, выходили на кухню выпить кофе и снова шли корпеть над текстом – очень серьёзно и деловито. Мы переглядывались, что-то слушали краем уха – нет, у них тоже не было никаких опасений насчёт психического здоровья нашего отца. Кажется, они даже были рады, что у них появилось наконец-то настоящее дело, и в их захолустную жизнь ворвалась струя свежего воздуха.

Появились: преподаватель иностранных языков, который, наверное, надеялся, что ему здесь будут больше платить; наш учитель физкультуры, которому было всё равно, с кем бегать и играть в футбол; учительница французского языка, которая, оказывается, много лет, с самого своего рождения жила в нашем городе.

Её звали Софья Александровна. В нашей обычной школе французский был не нужен, его не изучали, и она была не у дел. Сама она была внешне очень похожа на француженку, сухая и высокая, с интеллигентными чертами лица, и нам хотелось бы у неё учиться. Мы даже не догадывались, что здесь могут жить такие интеллигентные люди. Когда мы спросили, где она учила французский, она ответила – ещё бабушка в детстве разговаривала с ней по-французски. И читала Шарля Перро в оригинале, и потом рассказывала разные сказки, а вот её мама, то есть прабабушка, училась в гимназии и потом ещё в пансионе. «А где же здесь был пансион?» – спросила Кристина, и Софья Александровна со знанием дела кивнула: «Был, был, потом покажу, где». Она говорила, что её бабушке чудом удалось избежать чисток. Но к тому времени, когда откроют эту школу, нам французский уже не понадобится, мы закончим свою школу и, может быть, уедем отсюда, сказали мы.

А отец говорил: я лишь координирую. Делают пусть другие. Педагоги, соучредители, директора. Кто будет преподавать музыку? Где найти учителя? Кто будет преподавать искусства? Эстетику? Ну а если уж дело дойдет до военного дела, военной подготовки, то тут буду преподавать я, резюмировал он, но до этого не дойдёт. Я не позволю никакому военному делу вторгнуться в тонкий процесс специального женского воспитания.

Иногда он сам, надев пиджак, уезжал на какие-то встречи с новыми людьми. И каждый раз нам казалось, что этот раз – последний. Завтра к нашему дому подкатит психовозка, и больше мы отца не увидим.

Мы идём по тенистой аллее верхнего парка, примыкающего к соборной площади, или площади Ленина, откуда расходятся улицы в разных направлениях – на север, юг, восток и запад. Пойдёшь на север – там два небольших, ещё работающих пыхтящих завода. На восток – там спуск к реке, а за ним – развалюхи, гаражи, сараи. На западе живут богатые люди нашего города, там сосновый бор, остатки какого-то пансионата и стадион.

Мне уже не хочется, чтобы он брал меня за руку. Более того, я боюсь этого. Я боюсь его. Я иду, держа руки в карманах джинсовой куртки. Как всегда.

– У тебя всё хорошо? – спрашивает Миша. – Что случилось?

Спрашивает не сразу. Очевидно, это слишком заметно.

– Нет, ничего, – отвечаю я. – Всё хорошо.