Первый ее поцелуй случился в двадцать пять лет с человеком, который даже не догадывался о том, что Рицци его поцеловала. Он наверняка совсем не помнил ее и не ждал. И не факт, что вообще находился до сих пор в лечебнице Флеминга. Возможно, его отпустили домой или перевезли в одну из больниц земного мира…

Патриция сдерживалась как могла, чтобы не зареветь и не разнести полквартала, как настоящее чудовище, которым она и являлась. Отвратительная уродина в красивой маске, которую не исправят ни серебряное колье, ни даже подобранные профессионалом идеальные духи. Она пообещала Деметре покончить с глупостями и не портить себе жизнь. Знала бы дорогая подруга о том, что ее жизнь никогда толком и не начиналась…

Однако чертова надежда назойливым ручейком продолжала точить окаменевшее сердце, словно шепча: «Что же тебе в таком случае терять? Попробуй еще раз, самый последний… А что, если получится?»

Это проклятое, ненавистное «а что, если», о которое она обламывалась каждый раз, когда подходила, улыбалась, писала очередному лицу противоположного пола… Сколько специалистов было посещено, сколько научных книг просмотрено… Упорство привело только к одному – весь Нью-Авалон узнал о ее специфической проблеме. И гребаная надежда была права только в одном: терять Рицци Альфано и в самом деле было нечего.

Вздохнув и впившись до крови ногтями в ладони, она все же ступила на первую ступеньку лечебницы, поднялась, потянула на себя ручку двери и вошла внутрь. Единственным решением, чтобы избавиться от раздражающих мыслей о Шерле Прамнионе, ей представлялось поскорее стать отвратительной и для него тоже. Только так можно было покончить с этим и существовать дальше, по-прежнему стабильно и спокойно ненавидя весь мир.

– Подскажите, ваш пациент… – начала Патриция сдержанно, как могла, подходя к регистратуре.

– О, здравствуйте! Вы спрашиваете о Шерле Прамнионе? – приветливо поинтересовалась та самая медсестра, которая встретила их с Деметрой в прошлый раз. Подумать только, как будто иных медсестер в этой лечебнице не имелось! – Он чувствует себя вполне неплохо и будет очень рад вас видеть, если вы этого пожелаете, миледи!

– Проводите меня к нему, – смиряясь со своей участью, сказала Рицци.

Бывший глава светлых выглядел действительно неплохо, в чем она смогла убедиться лично через несколько бесконечно долгих минут, потраченных на путь до его палаты.

Шерл понравился Патриции с первого взгляда, еще в тот момент, когда она увидела его на собрании Верховного Ковена. Некоторые черты, вроде темной бронзовой кожи, сразу выдавали человека с индийскими корнями, другие же – например, прямой нос или совершенно европейский разрез глаз и радужка с синими отблесками – указывали на явное смешение кровей. Таких людей с уникальной и запоминающейся внешностью сложно было встретить не то что среди аристократов Нью-Авалона, но даже среди жителей всего архипелага.

Кто-кто, а Рицци уж точно умела выбирать из толпы самых привлекательных и труднодоступных мужчин, чтобы как можно скорее переболеть ими, словно тяжелой, но недолгой болезнью. Первым был Дориан Далгарт. А теперь…

– Доброго дня… мисс Альфано? – прервал поток ее мыслей вклинившийся бархатистый голос, и Рицци обнаружила себя вот уже как несколько секунд стоящей на пороге палаты и откровенно пялившейся на полусидящего на кровати Шерла.

– Доброго дня, мистер Прамнион, – поспешно ответила она, делая голос холодным и твердым, как лед. – Мне было поручено навестить вас от лица Верховного Ковена, справиться о самочувствии и заверить в том, что все искренне рады вашему чудесному возвращению.

– Такому ли чудесному, мисс Альфано? – вкрадчиво спросил Шерл Прамнион, и сердце Патриции кольнуло. Не мог ведь он в самом деле помнить, как она приходила к нему и как она… О боги! – Прошу вас, задержитесь ненадолго, раз уж пришли. Гостей у меня здесь бывает немного.

Кивнув и сразу гордо вскинув подбородок, Рицци прошла до своего обычного места на стуле возле его постели, где провела бессчетные часы… Размышлять о которых ей больше не хотелось, но которые назойливо лезли в голову против воли именно сейчас.

– Так как вы себя чувствуете? – спросила она, с неудовольствием отмечая, что голос ее все же потеплел на пару градусов.

– Что ж… – многозначительно протянул мужчина, обводя рукой палату. Взглядом Патриция проследовала за движением, мгновенно отмечая изменения в обстановке. На тумбочке возле кровати появились книги – Чарльз Диккенс, Кен Фоллет, Герберт Уэллс, на спинке кресла – небрежно накинутые на нее брюки, рубашка и теплое пальто. – Могу признать, что быть живым гораздо приятнее, чем существовать где-то на грани. Врачи говорят, чтобы я как можно больше ходил пешком и тем самым восстанавливал силы, но сделать это непросто, несмотря на всю их терапию и микстуры.

– У меня есть трость, – выпалила Рицци и мысленно поморщилась. Спокойнее, спокойнее, равнодушнее… Никто не должен ни о чем догадаться. – Я имею в виду… я понимаю вас, мистер Прамнион. События позапрошлого года так же вынудили меня оказаться на больничной койке, после которой приходилось заново учиться ходить. И эта трость теперь лежит без надобности. Могу прислать ее вам, если это хоть чем-то поможет.

– Был бы весьма признателен вам за заботу, – улыбнулся Шерл настолько понимающе, что Патриции вновь захотелось мгновенно применить чары перемещения.

Под его всепроникающим темным взглядом она ощутила себя даже в большей ловушке, чем тогда, на улице. И совершенно не понимала, кто из них пытался играть сильнее, – это рушило всю ее стратегию и выводило из себя. Как будто Рицци оказалась не в больничной палате, а посреди напряженной партии в покер.