– Сэр, он только что въехал в какой-то двор в складском районе за доками. Совсем рядом с Бостон-стрит. Мы держим его под наблюдением.

– Я как раз нахожусь на Бостон-стрит. Куда нам ехать, на восток или на запад от Девяносто пятого шоссе?

– На запад. Проедете около полутора километров и снова поворачивайте налево, на Южную Клинтон-стрит. Я стою на обочине с выключенными огнями как раз возле этого поворота. «Двойка» – на другой стороне, за изгибом шоссе. Мы оба находимся примерно в километре от того места, где он устроил себе привал.

– Хорошо, выезжайте мне навстречу по одному с двухминутным интервалом. Встретимся в двухстах метрах от этого места на моей стороне. «Тройка», вы идете первыми, потом с другой стороны подъедет «двойка», а я присоединюсь к вам. Огни держите включенными на тот случай, если он наблюдает за дорогой. Если он увидит машины без света, то может начать стрелять, а стрелять он умеет.

– Сэр, честно говоря, я не думаю, что он видит хоть что-нибудь. Он либо в отключке, либо в своем собственном мире. Он даже не покрутил головой, когда остановился. Он просто ищет какое-нибудь пустое место.

– Через несколько минут мы все точно узнаем, – сказал Бонсон.

Как раз в этот момент его машина свернула налево и затормозила позади одного из микроавтобусов.

Боб остановил машину слева от безмолвного здания из рифленых металлических листов, забравшись как можно дальше от дороги. Он немного посидел за рулем, осматриваясь. Вокруг царило безмолвие; не было здесь и никакого ночного сторожа. Это был склад для перегрузки зерна, но поблизости не стояло ни одного судна. Боб видел мерцающие огни на гладкой спокойной воде, а над водой – яркую иллюминацию города. Но здесь не было ничего, кроме автомобилей, стремглав вылетающих из находившейся неподалеку горловины туннеля – особого мира, зажатого в бетонные стены.

Он вышел из машины, взяв с собой завернутую картину, мощный фонарь – вернее, маленький переносной прожектор – и большие кусачки, и направился к складу. Дверь была заперта на огромный висячий замок, однако петли оказались куда слабее, и кусачки быстро справились с ними. Неповрежденный замок, украшенный аккуратными кусочками разрубленного железа, упал на землю. Суэггер открыл тяжелую дверь и вступил в пространство, которое, как казалось в темноте, было разделено на обширные отсеки, теперь в основном пустые. В воздухе висела зерновая пыль, главным образом от пшеницы, хотя он улавливал и запах соевых бобов.

Суэггер шел по темному складу, и звук шагов его тяжелых ботинок по кирпичному полу гулким эхом разносился по зданию. Наконец он добрался до середины помещения. Там он остановился возле колонны, рядом с которой находилась, закрытая решеткой водосточная яма, и включил фонарь. Луч света обежал помещение, но не обнаружил ничего интересного, кроме обширного пустого пространства, эффектных теней, огнетушителей, выключателей освещения, каких-то шкафчиков и больших корзин. Боб подошел к стене, взял одну из корзин, отнес ее на середину и поставил там. Потом он положил фонарь на пол, направив его в ту сторону, где оставил пакет. Фонарь смотрел на картину холодным белым глазом.

Боб подошел и присел на корточки в кругу света.

Очень медленно разворачивая тряпки, он освободил картину и внимательно осмотрел ее, почему-то обращая особое внимание на гвозди, которыми холст был прибит к подрамнику. Потом он достал перочинный нож и принялся с величайшей осторожностью соскребать краску.

Краски были наложены толстым слоем, который легко отставал и падал наземь целыми кусками и лентами. Боб работал ножом, уничтожая изображение орла, удаляя краску и провожая глазами падающие вниз цветные ошметки. Спустя примерно минуту он почувствовал под краской выступ и осторожно провел вдоль него лезвием ножа, нащупав угол. Это оказалась кромка толстого листа бумаги, который был буквально захоронен под густой масляной живописью.

Поддевая лезвием край, он освободил угол листа настолько, чтобы его можно было ухватить пальцами, отложил нож и так же бережно и осторожно, как соскребал краску, потянул бумагу. Она с негромким хрустом отстала от холста. Когда Суэггер наконец освободил лист, бумага выскользнула из его пальцев и упала вниз, прошуршав по грязному полу. Боб перевернул упавший лист и пригнулся к нему, чтобы рассмотреть в резком свете фонаря те тайны, которые ему удалось раскрыть.

Это были последние несколько эскизов из альбома Трига. Боб всматривался в них, находя изображения зданий университетского городка в Мэдисоне, штат Висконсин, портреты людей, бывавших на вечеринках в Вашингтоне, зарисовки больших демонстраций. Был там и портрет Донни. Судя по всему, он был сделан примерно в те же дни, когда Триг нарисовал парный портрет Донни и Джулии, который Боб видел во Вьетнаме. Все эти рисунки были сделаны искусной рукой, полны жизни, и Боб начал ощущать страсть художника – и его боль.