Отец Сергея Сергеевича принимал участие в работе чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, будучи за либерально-революционную благонадёжность назначен заместителем председателя Н.К. Муравьёва. Отмечены его реплики при допросе 10 апреля И.Ф. Манасевича-Мануйлова – одного из наиболее недостоверных свидетелей. С.Ф. Ольденбург задал один короткий вопрос, пользовался ли Г.Е. Распутин автомобилем председателя Совета Министров Б.В. Штюрмера, и получил отрицательный ответ [«Падение царского режима» М.-Л.: Госиздат, 1925, Т.2, с.70-71].

В апреле П.Б. Струве, Н.Н. Львов и В.А. Маклаков начали издавать еженедельную газету «Русская Свобода», где редактор П.Б. Струве прославлял феврализм как служение “добру” против зла монархической России Императора Николая II. Газету он объявил продолжением «Освобождения» 1902-1905 г. и «Полярной Звезды» 1905-1906 г. Восторги первых номеров газеты постепенно сменились критикой революционной демонизации буржуазности и утопического превознесения социализма.

В этом издании можно найти датированную 27-м мая статью С.С. Ольденбурга «Старый порядок», которая служит блестящим доказательством, что её автор вовсе не перешёл на сторону революции, а напротив, смело продолжил отстаивать правые монархические принципы и обличать ложь демократии.

Сперва С.С. Ольденбург осуждает попрание символов России: «победители даже государственный герб России и её национальный флаг упразднили – на деле, если не на словах», т.к. для революционеров Двуглавый Орёл был символикой Союза Русского Народа и других монархических организаций. «Полиция упразднена. Губернаторы тоже. Всё это так; вся внешность изменилась; но как мало значат эти перемены». Вместо восхвалений, которыми всевозможные Бердяевы и Струве заполоняли свои газеты, С.С. Ольденбург обличает их триумфальные возгласы в самой позорной лицемерной лжи, побивая их собственным оружием и доказывая, что радоваться нечему: новый режим ни в чём не лучше прежнего.

«Свобода партийной деятельности. Она, конечно, сейчас безгранична для левых. Все пути им открыты. Членский билет социал-революционной или социал-демократической партии – лучшее свидетельство политической благонадёжности. И недаром в эти партии теперь стремятся вступить люди, которые хотят ловить рыбу в мутной воде государственного нестроения, – люди, от которых стараются отмежеваться настоящие старые деятели левых групп. Не слышно, чтобы где-нибудь с.-д. и эсерам были поставлены преграды. Но вот уже относительно партии народной свободы – тут картина немного меняется. И эта партия – в Правительстве; она как будто признана; однако, в провинции её отделы часто встречают со стороны местной революционной власти довольно враждебное отношение, доходящее до насильственных мер, вроде отобрания типографий. Далее, – октябристы или те группы, которые стали на их место, не преследуются, но и не признаются. И, наконец, всякие попытки организации монархистов – хотя бы с целью агитации для выборов в Учредительное Собрание, преследуются, вынуждены скрываться в подполье».

С.С. Ольденбург, обоснованно указывая что при Николае II в провинции отделы Союза 17 октября подвергались гонениям губернаторов, не прав, одновременно утверждая будто билет СРН давал безграничную свободу членам монархических организаций. «Искатели личных выгод» точно не могли ничего для себя получить в СРН. Они не могли никого безнаказанно грабить, убивать, захватывать чужие особняки и т.п. СРН также регулярно вёл дискредитацию царских министров и тоже подвергался взысканиям за неподобающие действия, как любая другая партия.

Сочинения части идеологов СРН, особенно дубровинского направления, в 1906-1909 г. не только вводили в заблуждение, уверяя, будто С.Ю. Витте сознательно губил Россию, но в патриотическом порыве атаковали и каждого другого министра: «странно предполагать, чтобы г. Столыпины в сотрудничестве с Коковцовыми, Кауфманами, Герасимовыми, Васильчиковыми, Щегловитовыми и иными, вдохновляемыми своими польско-еврейскими канцеляриями, стали проводить в жизнь государственные идеалы Дубровина, Грингмута, Пуришкевича» [К.Н. Пасхалов «Русский вопрос» М.: Алгоритм, 2009, с.106].

Следовало толкать П.А. Столыпина или В.Н. Коковцова направо, но подобными неразборчивыми критическими обобщениями дубровинский СРН многих мог от себя отпугнуть, к примеру, С.С. Ольденбурга, который стремился к поддержке царского правительства и основных охранительных сил, а не к борьбе с ними. Что же до П.М. Кауфмана и И.Г. Щегловитова, то их правые взгляды и государственные заслуги делают их куда предпочтительнее фигурам Дубровина и Пуришкевича.

Императорское правительство никому не предоставляло безграничной свободы, и не имело мотивации для того чтобы покрывать какие бы то ни было непозволительные действия СРН. Напротив, самое придирчивое отношение к СРН со стороны министров разжигало недоброжелательство к правительству П.А. Столыпина.

Те же самые октябристы признавали насчёт газет СРН: «штрафуют «Русское Знамя», но в то же время штрафуются и левые газеты» [«Голос Москвы», 1909, 2 мая].

Можно найти прямые свидетельства о справедливой практике отказов со стороны правительства: «бывали случаи, к счастью очень редкие, что обращались к нам с ходатайствами лица заведомо лгавшие, опороченные, вводили Союз в заблуждение и из Министерства присылались бумаги, что Палата просит за лицо, которое уважение не заслуживает» [«Шестая годовщина Русского Народного Союза имени Михаила Архангела» СПб.: Главная Палата РНС, 1913, с.12].

Известен пример как В.М. Пуришкевич обратился к московскому губернатору В.Ф. Джунковскому с просьбой объяснить неутверждение в должности члена СРН из московского училищного совета. Губернатор ответил, что только Сенат может требовать подобных разъяснений. Взаимный обмен упрёками дошёл до того, что В.Ф. Джунковский подал в суд на Пуришкевича за использование им неподобающих выражений [«Приазовский Край» (Ростов-на-Дону), 1908, 29 марта].

В ходатайствах же в пользу монархистов никого обвинить невозможно. Как показывает разбор мифологии о Г.Е. Распутине, в бумажках с подобными прошениями нет ровно ничего плохого. Но система лжи либеральной пропаганды работала так, что сам факт прошений за членов СРН выдавался за нечто непозволительное. Что и ввело в заблуждение С.С. Ольденбурга.

Тем не менее, допущенные С.С. Ольденбургом неточности укрепляли аналогию, направленную на критику мнимых завоеваний Февраля и были рассчитаны на тех кто придерживался подобной антимонархической мифологии.

Далее, говоря о лжи любых объявлений насчёт завоеваний свободы печати, С.С. Ольденбург вновь заступается за монархистов: «правые газеты оказались под запретом; об этом вспоминается часто, при известиях из провинции: там закрыли газету, здесь отобрали типографию, там конфисковали номер журнала с карикатурами, а туда-то запретили ввоз неугодных газет».

Насчёт свободы слова С.С. Ольденбург сравнивает призывы к новой революции большевиков с тем, будто черносотенцы «могли призывать к государственному перевороту, – и даже за погромные речи преследований для них не было». В интеллигентской среде антисемитские суждения всегда именовались погромными, что отражает лишь несправедливость стараний поставить евреев вне критики. Возможно, выбор стороны октябристов, а не черносотенцев определялся у С.С. Ольденбурга повсеместно встречаемой им ложью либералов о вымышленном участии монархических организаций в еврейских погромах. После того как история революции и гражданской войны безусловно докажет непричастность к самым массовым еврейским погромам ни Императорского правительства, ни черносотенного движения, подобные претензии к крайне правым у С.С. Ольденбурга несомненно исчезнут.

С.С. Ольденбург прямо обвиняет феврализм в невозможности «высказаться на публичном собрании в пользу монархии, хотя бы конституционной», в стремлении «независимый суд подчинить политическим целям», в существовании «наряду с официальным правительством, якобы облечённом полнотою власти, безответственных кругов, фактически держащих министров в своих руках».

С.С. Ольденбург опровергает легенду о сепаратном мире, положенную в основу февральского переворота: «Конечно, неверно, что старая власть не хотела победы». «Но она не смогла пожертвовать своей внутренней политикой ради дела войны; она не захотела отдать ничего из своих прерогатив, и как бы вела всё время борьбу на два фронта – против Германии и против общественного мнения своей страны».

Тут С.С. Ольденбург снова придерживается части традиционных октябристских концепций приоритета своих партийных интересов над политикой Самодержавного правительства Николая II. Обвинения в этом противостоянии легко развернуть в обратную сторону: т.н. общественность не желала поступаться своими демократическими теоретическими абстракциями и пыталась воспользоваться войной, чтобы вырвать у Царя новые конституционные “пожертвования”. Тем самым либералы методично срывали организуемую Императором Николаем II военную победу и сражались против России вместе с Германией. Несправедливость претензий октябристов С.С. Ольденбург определит позже в результате исторических исследований.

Но основной удар С.С. Ольденбург в 1917 г. наносил по революционерам, обвиняя их в разрушении армейской дисциплины, в опутывании Армии комитетами, содействуя её поражению. Поскольку ничего подобного при Николае II не наблюдалось, далеко не точным является и высказывание: «переменились роли гонителей и гонимых, но приёмы воздействия остались те же».