Она нежданно легохонько просияла улыбкой, и, обозрев стоящих на вытяжку существ, дождавшись, когда апсарасы займут указанное ею место, стремительно направилась по дорожке к юрте рао. Данавы- калакеи не мешкая, точно действовали по невидимой команде, али управлялись единым мозгом, развернулись и синхронно шагнув вперед, двинулись сопровождать демоницу. Право молвить те два, что шли первыми и дотоль гудели в сурепки, смолкли, впрочем, так и не вынув их изо рта.

Кали-Даруга прошла по дорожке совсем немного, когда внезапно остановилась на ее угловом свороте. Немедля застыли сопровождающие ее данавы-калакеи и апсарасы. Лишь мгновение рани всматривалась в стоящих пред ней, приклонивших головы, людей, а после шагнула прямо на преграждающих ей путь существ. Четверо из них, без промедления расступившись, образовали проход. Кали-Даруга подступила к ближайшему человеку, неспешно подхватила его за прямой грубо вырубленный подбородок, и, вздев голову, воззрилась в лицо… Лицо осударя некогда Беловодского ханства Волега Колояра.

— Волег? — негромко и на удивление мягко вопросила демоница.

Осударь не менее изумленно зыркнул на рани, а в ее третьем глазу, поместившемся во лбу, голубоватый цвет склеры сменился на насыщено — смаглый. Долгий пучок, густо-коричневого света выбился из ока демоницы и с силой ударил в лоб замершего, точно вошедшего в транс, Волега Колояра. Пучок света не просто ударился об кожу лба, он тягучей, вязкой массой растекся по всему лицу, по всей голове осударя, окутав и саму кожу, и долгий его хохол. Еще доли секунд оранжево-коричневая клейкость света ласкала голову Волега Колояра, а посем степенно принялась впитываться в кожу. С тем зримо для рани Черных Каликамов в парящей дымке явив внутренность черепной коробки, саму студенистую массу бледно-желтоватого мозга, сверху вроде объятого или подсвеченного лучистым, плотным, золото-белым сиянием.

— Волег, — мягкость голоса Кали-Даруги значительно увеличилась, как только спало сияние с головы осударя. — Тебе нужно жениться, милый мальчик. — Рани выпустила из перст дотоль удерживаемый подбородок осударя, и нежно огладила его лоб, нос, щеки сразу двумя руками. — Возьми женщину из рода дарад, они очень близки к вам, влекосилам по крови. И пусть она родит тебе, как можно больше сынов. Такие люди как ты, точно глоток свежего ночного воздуха в душной зале, всегда поддерживали и улучшали саму сущность человечества. И да, ты еще очень молод, не зачем тосковать, потому что уже не вернуть, мой милый. По земле, людям, семье… Это все в прошлом. Тебе же надо ступать вперед.

— Да, рани Темная Кали-Даруга, — неуверенно откликнулся Волег Колояр, на удивление правильно назвав величание демоницы.

— Вот и хорошо, — проворковала рани, резко разворачиваясь, да вже находясь к нему спиной стремительно бросила, — а я за тем лично прослежу, чтобы ты исполнил все как мною указано.

Волег Колояр немедля приклонил голову, будто она у него отяжелела оттого распоряжения, а Кали-Даруга уже уносила свое грузное тело от него по дорожке. Следом за ней также энергично сомкнулся ряд данавов-калакеев, и поспешили апсарасы.

Вмале, скорой поступью демоница приблизилась к юрте, по пути более не обращая внимания на людей, и токмо на морг задержалась подле входа, поколь двое из данавов-калакеев приподнимали навес и открывали створки дверей. Кали-Даруга войдя в юрту, враз скривила уста, понеже мгновенно шевельнулся второй ее язык, тонкий, рдяного цвета, скрепленный с кожей подбородка трепещущей складкой. Недовольно она обозрела всю внутренность юрты и дюже гневливо бросила в сторону вошедших следом за ней апсарас:

— Дымно, пыльно, грязно, — словно той молвью вынося приговор апсарасам, оно как от тех слов они зараз туго качнулись.

Яробор Живко, дотоль так и не вставший с ложа, и вроде как почивающий, легохонько дернул конечностями и с трудом приподняв голову с подушки, мельком взглянул на стоявшую в середине юрты рани. Похоже, он никоим образом не отреагировал на ее появление на Земле, и тотчас ослабев, уронил голову обратно на подушку, едва слышно вздохнув. Кали-Даруга торопко расстегнула крючок на душегрейке и подскочившая к ней Толиттама помогла снять ее с плеч.

— Привести все в порядок. Принести чистое белье, драголюбной вытяжки, приготовить еды. И, конечно, незамедлительно вернуть исходный цвет собственной коже, — коротко выдохнула указания демоница.

Она все с той же торопливостью шагнула к ложу юноши, да медленно опустившись на краешек, слегка потеснила его.

— Кали, — устало произнес мальчик и самую малость просиял ей. — Так рад тебе.

— Ом! Мой дражайший господин, — пропела воркующими переливами голоса рани Черных Каликамов, и, обхватив тело юноши, приподняв его с ложа, крепко прижала к своей груди. — Наша бесценность, что случилось? Так похудели, осунулись.

Апсарасы между тем наскоро принялись исполнять повеления Кали-Даруги. И если Арваша и Минака покинув юрту, ушли за питанием и вытяжкой, то Толиттама кинулась к сундукам стоящим повдоль стен жилища и принялась доставать оттуда чистые вещи для мальчика и постельное белье. Ибо все эти дни рао не только не поднимался с ложа, но и не желал переодеваться, потому и выглядел несколько неопрятным.

— Господь Перший прибыл на маковку, и ожидает с вами встречи, — Кали-Даруга говорила достаточно быстро, абы знала причину, по которой был угнетен мальчик, и теперь старалась воздействовать не на плоть, а на лучицу. — Он так торопился, так спешил, жаждая вас скорее узреть, побыть, что переутомился, и, коли говорить по-человечески, приболел. Если бы не эта хворь, Господь Перший давно оказался бы подле.

— Отец не любит Землю, — протянул дрогнувшим голосом Яробор Живко, и, прижавшись щекой к груди рани сомкнул очи. Днесь он походил на малое дитятко, так нуждающееся в опеке и любви матери.

— Господь Перший любит вас, мой дражайший господин. Он ждет вас на маковке, — продышала в волосы юноши Кали-Даруга и махом облобызала перстами гладь его тонкой рубахи, а под ней и саму спину. — Но сейчас вам надобно покушать, переодеться и поспать. А уж потом мы пойдем на маковку.

— Он! Он! — нежданно глухо откликнулся Яроборка и голос его, как и сама плоть, переполнилась истеричными рыданиями и подергиванием. — Он не пускает! не разрешает! Он сказал, никуда не пойдешь! Ни куда! Лучше умру, чем так страдать… Он меня замучил.