– Я ничего не делала, – оправдывалась я.

– Почему на тебе ее топ?

– Она подарила.

– Гвен, хватит говорить с ней. Не впутывай в это мою дочь.

– А вот это забавно, – съязвила Гвендолен. – Вот это действительно забавно.

Папа нажал на гудок.

– Иди к своей дочери. И скажи Уилли-Мэй, чтобы отъехала и дала мне дорогу.

Она ударила ладонью по стеклу рядом с папиным лицом, оставив жирный след. Роли открыл дверь со своей стороны, а папа и Гвен в один голос рявкнули:

– Сядь!

Когда Гвендолен пошла вдоль «Линкольна», папа нажал на рычаг, чтобы заблокировать окна и двери. Изящно перебирая ноготками, она постучала мне в окно. Отец на переднем кресле врубил стерео, заполнив машину Бетховеном. Он сделал такую громкость, что симфония стала похожа на визг умирающих кроликов. Накрашенные помадой губы Гвендолен двигались, но я ничего не могла расслышать сквозь ревущую музыку. Гвен пнула дверь, а потом двинулась к туалету.

Папа посигналил «Форду», но женщина за рулем и пальцем не пошевелила. Ее лица я не могла разглядеть, видела только, что на голове была повязана синяя бандана. Папа посигналил еще, а та погудела в ответ. Для такой маленькой машинки у «Форда» был очень мощный гудок.

Гвен говорила что-то у двери туалета, но была так далеко, что невозможно разобрать слов. Дверь приоткрылась – сначала едва-едва, потом шире. Женщина исчезла внутри крошечного помещения. Я представила, как близко они стоят друг от друга, втиснувшись в малюсенькую комнатку. И что говорят друг другу?

К этому моменту папа вышел из машины и стал скандалить с женщиной за рулем «Эскорта». Роли напряженно застыл в кресле. Он потянулся к магнитоле и выключил Бетховена.

– Дядя Роли, – спросила я, – вы же с этой женщиной встречаетесь, так?

– Она дорога мне, Дана. Вот что я могу тебе сказать.

– Хватит называть меня Даной, – разозлилась я. – Я Шорисс.

– Извини, – сказал он. – Мне сейчас много за чем надо следить.

Голос был хриплый, и я подумала, что он готов расплакаться.

– Это все ужасно.

Наконец дверь туалета открылась. Дана всем весом навалилась на мать, словно она жертва землетрясения, которую вытаскивают из-под обломков. Потом обернулась в папину сторону и произнесла очень странную фразу: