Около 31/2 ч. опять принимаюсь за черновую работу. Горло точно из стали: не устает. Звуки стали полнее и свободнее. Пою и пою, и вдруг увлекусь и начну поглощать русские романсы, и слезы льются, и рыдания прерывают голос. «Средь шумного бала случайно». Он говорит, что этот романс написан для меня. Он говорит, что у меня глаза сфинкса.
К 7-ми часам почти ежедневно отправляюсь к И<ванов>ым, и мы читаем Пушкина. Он хочет, чтобы я полюбила Пушкина. Раньше я не понимала его, теперь душа моя широко распахнула двери для свободных впечатлений красоты, красоты не условной, не тенденциозной, а величественной и свободной. <…>.
Дальше: около 10 иду домой, и меня провожает он, и мы говорим, говорим без конца. Никогда не говорила я так много и так хорошо. Он говорит, что у меня дар слова и что я очень поэтична и чутка ко всему красивому. Странно, я прежде этого не знала, но теперь со мною творится что-то небывалое. Я становлюсь артисткою во всем, и передо мною раскрываются новые горизонты, никогда не виданные: целое море новых, тонких ощущений, колебаний едва уловимых, и это новая жизнь, которая раскрывается передо мною, этот мир в мире до того полон, ослепителен, богат, что чувствую себя побежденною, опьяненною и счастливою, несмотря на всё, malgrê tout[7].
Вчера после обеда мы шли домой. Он хотел проводить меня, и у нас внезапно родилась мысль идти в Cascine. Мы взяли коляску и поехали прямо в центр сада. Там мы вышли и пошли. Небо слегка подернулось тучами, солнце сквозило, но как-то матово и ласково. Ничего яркого. Деревья большие, могучие, [как в лесу,] тишина вокруг. Впереди бесконечно длинная, широкая аллея, таинственно пропадающая в неизвестной дали. Под ногами сухие, опавшие листья заглушали шаги. Изредка светлый просвет, охваченный матовыми лучами солнца. Мы шли одни, под руку, и опять мы «слышали» мысли друг друга. Это так странно, так необычайно, что меня начинает охватывать чувство чего-то мистического. Что говорили мы? Всё, бесконечно много и… ничего. Он сказал: «Как подходит этот меланхоличный пэизаж и этот тихий, немного грустный и все-таки [мягкий] и прекрасный день к нашему настроению, когда мы вдвоем; и тем не менее каждый из нас порознь мечтает об ослепительном блеске солнца». Мы дошли до конца парка. Он кончается мысом: с одной стороны Арно и его долина. Вокруг синяя цепь гор, смягченная лиловатою дымкою, и опять ничего яркого, но что-то мягкое, нежное, ласкающее <…> Мы сели на каменную скамейку с мозаичным сидением, запрятанную в густой зелени «Божьего» дерева. Мы взглянули вокруг, взглянули в глаза друг другу. Душа моя была счастлива, сердце полно, нет, переполнено даже до [физической] боли. Оно болело от счастия!
Я ничего не могла бы ясно сказать о том, чем полно было оно. Но в те минуты я впервые поняла, вернее, почувствовала всем существом, что я не одна. О это одиночество. Теперь только поняла я, отчего я страдала. Страдала всегда, всю жизнь. Душа стремилась из одиночества, как из мрачного заточения, и во мне огнем горела жажда любви, т. к. в любви можно всего совершеннее слиться с другою душою. Теперь что <так!> я не могла покориться, не могла перестать жаждать и искать любви. Да, я не была безумна, когда, зажегши свой фонарь с вечно потухающей и вечно вновь возрождающейся надежды <так!> искала «человека», человека,
Пожар чувств разгорался все сильнее. Иванов сделал попытку побороть себя и уехал в Рим для работы, но не выдержал и вызвал Лидию к себе.
Когда все вскрылось, жена Иванова Дарья Михайловна потребовала развода. Нельзя сказать, что Вячеславу Иванову легко дался выбор. Он изучает Ницше, и это в какой-то степени помогает ему…
«Властителем моих дум все полнее и могущественнее становился Ницше. Это ницшеанство помогло мне – жестоко и ответственно, но по совести правильно – решить представший мне в 1895 году выбор между глубокою и нежною привязанностью, в которую обратилось мое влюбленное чувство к жене, и новою, всецело захватившею меня любовью, которой суждено было с тех пор, в течение всей моей жизни, только расти и духовно углубляться».
Теперь, когда они соединились, казалось, ничто не мешает счастью.
Однако муж Лидии Константин Шварсалон не отказал супруге в разводе, но сам процесс затянулся надолго. И Лидия и Вячеслав вынуждены были прятаться ото всех, чтобы муж не смог отобрать детей. Все это порядком нервировало и омрачало совместную жизнь. У пары родилось две дочери. Одна из которых, Еленушка, умерла в младенчестве, не прожив и года. Вторая – Лидия выжила и впоследствии стала музыкантом. Лидия Зиновьева-Аннибал и Вячеслав Иванов надолго не задерживались на одном месте, чтобы их не могли разыскать. География их странствий – Берлин, Лондон, Париж… Весть о завершении бракоразводного процесса застала их в маленьком городке Аренцано близ Генуи.
В августе, нарушив гражданские и церковные законы, которые запрещали повторный брак венчаным супругам, Лидия и Вячеслав были обвенчаны в греческой православной церкви в Ливорно.
Вячеслав Иванов закончил работу над диссертацией, в начале века он вместе с женой переехал в Женеву. В 1903 году вышел его первый сборник стихотворений «Кормчие звезды», который имел определенный резонанс и был положительно отмечен критикой. Он продолжал свои исследования, связанные с античностью.
Летом 1904 года Вячеслав Иванов и Лидия Зиновьева-Аннибал гостили в кругу московских символистов, они познакомились с Андреем Белым, Константином Бальмонтом. Была написана трагедия «Тантал», в Москве вышел второй сборник стихов Иванова «Прозрачность», который вызвал отклик у символистов.
МОЛЧАНИЕ
В июле 1905 года Ивановы окончательно переехали в Россию. Они решили жить в Петербурге, сняв квартиру на Таврической улице, на последнем этаже в башне углового дома. По средам Вячеслав Иванов принимал у себя, и вскоре его салон стал одним из самых известных и популярных мест в городе. Здесь собирались не только философы и литераторы, но и художники, музыканты, артисты… Приезжали гости и из Москвы.
Зиновьева-Аннибал не просто соратница мужа, которая участвует во всех вечерах, но и, как отмечают некоторые люди, близко знавшие эту чету, вносит немалый вклад в развитие салона, ничуть не меньший, чем ее супруг. Она занимается собственным творчеством… В 1904 году выходит ее драма «Кольца». В 1906 году – «Тридцать три урода».
Супруги дружны, казалось, впереди у них немало новых свершений и творческих озарений. Но серьезный разлад в это спаянное единство внесло появление на «Башне» Маргариты Сабашниковой вместе со своим супругом Максимилианом Волошиным. Вызвавшая чувства у Вячеслава, она была втянута в любовный треугольник. Для того чтобы не потерять мужа, Лидия объявила, что они с Вячеславом единое целое и поэтому его любовь к Маргарите всецело разделяет и она. Так ли это было? Или здесь мы можем наблюдать старую уловку женщины, которая не хочет быть брошенной? Каждый может выбрать ответ сам.
Накал страстей измучил всех – и чету Ивановых, и чету Волошиных. На время они разъехались, но вскоре новый удар постиг Вячеслава Иванова. Умирает Лидия, заразившись скарлатиной.
Вот как описывает его состояние Волошин, который, узнав о трагическом известии, выехал в Петербург из Коктебеля, где он находился вместе с Маргаритой.