– Нет. Думаю, оставшиеся ушли, узнав о том, что всех остальных переловили. Никаких донесений о новых убийствах наместнику не поступало. А едем мы навстречу обозу с ранеными. Сенешаль нескио приехал к Беллатору предупредить, что там много умирающих, которые не доживут до утра.

Амирель охнула и подтянулась. Хорошо хоть голова не болела, а то она видела, что похмелье делает с людьми.

– Далеко еще? – спросила, посмотрев на стоящее в зените солнце.

– Не знаю, – Феррун похлопал Агфе, призывая поднапрячься. – Мы движемся навстречу друг другу. Марсел сказал что-то о дне пути, но надеюсь, что к ночи мы их встретим. Сама понимаешь, если хотим спасти людей, нам нужно поторопиться.

Агфе распласталась над землей, стараясь угодить своему хозяину. Амирель закрыла глаза – все-таки после выпитого натощак вина ее изрядно укачивало, хотя раньше она проезжала спокойно многие мили. До обоза они добрались к вечеру, когда солнце хотя и склонялось к горизонту, но еще не потускнело.

Феррун как обычно закрывался от слепившего его солнца, надвинув на лицо черный капюшон плаща. Видевшие его впервые сопровождающие раненых монахини крестились и читали защитные молитвы.

Не обращая на них внимания, Феррун спросил у охраняющих обоз стражников:

– Где умирающие? Я Феррун, здесь по просьбе наместника.

Его имя было известно всем, и ему сразу указали на последние телеги, в которых лежали уже не живые, но еще и не мертвые. Ехавшие на телегах монашки уже читали отходные молитвы, когда спрыгнувший с Агфе Феррун приказал им пересесть на другие телеги и не мешать ему с женой лечить умирающих.

Отказать они не посмели, хотя и не понимали, чем тут можно помочь.

Феррун снял с кобылки Амирель и посадил ее на одну телегу, а сам принялся лечить умирающих на другой. Амирель ужаснулась, в каких условиях везли раненых, – над запекшимися ранами кружили черные мухи, откладывая личинки прямо в плоть живых еще людей.

Она выбрала того, кто уже почти не дышал, и осторожно вытянула у него всю заразу из воспаленной крови. Потом вычистила рану и заживила ее. Жар спал, и совсем еще мальчик открыл глаза. Она перешла к другому. Всего на телеге везли пятерых, было тесно, и она попросила вылеченного ею сесть, опершись на боковину, чтоб освободить место. Он так и сделал, и лечить остальных стало сподручнее.

Подняв голову, Амирель увидела, что Феррун поступил точно так же. Но вот только на его телеге раненые садились куда быстрее, чем на ее. Но у него был дававший ему силы колдовской камень, тогда как ей приходилось справляться самой, без помощи.

Вылечив всех на одной телеге, Феррун перебежал на другую, стараясь помочь тяжелораненым как можно быстрее – счет их жизней шел на минуты. Он успел осилить две телеги, тогда как Амирель закончила лишь с одной и помахала ему, чтоб он помог ей перебраться на другую.

Исцеленные ею воины с недоверием смотрели на свои тела, чувствуя себя вполне здоровыми, хотя и отчаянно слабыми. Уходя, она велела им выкинуть с телеги всю лежащую в ней грязную вонючую солому, привлекающую мух.

Было довольно прохладно, откуда же взялись мухи? Этого она не могла понять. Но выяснять эту странность было некогда. Потеряв счет времени, она справилась с больными лишь на трех телегах. Вовсе оставшись без сил, с завистью посмотрела на Ферруна, тратившего на раненых какие-то минуты.

Оторвавшись от лечения, он перебежал к ней и спросил:

– Что, так устала? Дать тебе камень?

Она пугливо поежилась. Иметь какие-либо дела с колдовскими камнями она не хотела. Но, посмотрев на телеги, с которых на нее воины глядели с надеждой и даже упованием, согласилась.

Феррун надел на нее амулет, и она почувствовала прилив сил. Она вылечила раненых еще на десяти телегах, но попросила Ферруна забрать у нее Секундо, страшась красноватых бликов в глазах, что появлялись у нее после каждого вылеченного человека, вызывая вспышку непонятной злобы и раздражение от неумения ей противостоять.