— Я замужем, — набрав в грудь больше воздуха, обозначила своё супружеское положение Оля.

Петр, явно никуда не спеша, положил на стол телефон — кнопочный, довольно простой, — и скрестил руки на груди, отчего его куртка натянулась на плечах сильнее.

Оля не хотела замечать, насколько хорошо сложен мужчина. Не получалось… В Громове было слишком много мужского. И это, несмотря на все доводы разума, нервировало и возбуждало. Но не страсть и вожделение, а что-то другое.

— Оль, ты настолько демонстративно пытаешься меня от себя отвадить, что это даже забавно. Твой кофе стынет. Присаживайся, — и кивком головы указал на стул напротив себя.

— Разрешаете, да?

Оле показалось, или в глазах мужчины появился довольный блеск. Предвкушающий. То, что в лице Громова что-то изменилось — однозначно. Оля не стала разбираться. Не до его эмоций.

— Разрешаю.

Если раньше её нервировал его холодный тон, то сейчас, когда в нем отчетливо проступили игриво-смакующие нотки, она напряглась сильнее.

Прошла за стол. Кофе пить не спешила. Села, положив здоровую ладонь на столешницу.

— Вас не беспокоит, что я замужем?

— Оль, так и будешь мне выкать.

Девушка упрямо вздернула подбородок кверху, чем вызвала довольную улыбку Громова.

Как он улыбается, она видела впервые.

Улыбка всегда преображает человека. Делает его мягче, привлекательнее. Она и предназначена зачастую в общении для того, чтобы расположить собеседника к себе.

Улыбка Громова вызывала двоякий эффект. Первый — привычный, распространенный. Смягчила черты его лица, рассеяв мелкие морщинки от уголков губ и глаз.

Второй — куда более интересный. Улыбка Громова пробирала, выводила на новый уровень эмоций. В нем по-прежнему сохранялись жесткость и непоколебимость, уверенность в своей правоте. Но между тем она располагала к себе.

— А если буду? Если я не хочу сокращать дистанцию между нами? — на чистом упрямстве и из небольшой доли любопытства спросила она.

Улыбаться Громов не перестал.

Наоборот.

Его улыбка стала ещё более довольной, если такое возможно.