— Допустим. — Я усмехнулась. — По твоей логике получается, что ради этого можно и ноги раздвинуть. И в сторонке постоять. Подумаешь, любовь! — Сарказмом сочилось каждое слово. — Главное шкуру сберечь.

Я подбежала к двери и дернула за ручку, желая прекратить этот выворачивающий наизнанку разговор. Стало так больно, что я не знала, как эту боль пережить. Но дверь оказалась заперта. А в следующую минуту меня развернули и прижали к ней спиной.

— Причем здесь любовь? — Лаэрн навис темной глыбой. Стальные крылья заслоняли мягкий свет помещения, словно отсекая от всего мира этот маленький островок пространства.

— Почти не при чем, — сказала я, решив, что терять всё равно особо нечего.

Чувство собственного достоинства и так реяло над осколками прежней жизни, как посеченный пулями, изорванный, грязный флаг.

— Вот разве что только… я тебя люблю…

Успевшие стать родными сухие горячие ладони, как колыбель, обняли моё лицо. Сморгнув одинокую слезу, взволнованная и притихшая, я, широко распахнув глаза, смотрела на Лаэрна.

Шок и бледность на его смуглом лице совсем не вязались с образом невозмутимого, всегда добивающегося своего Высшего. Он тяжело сглотнул. Покачал головой, то ли споря с самим собой, то ли не веря.

Я просто ждала. Понимая, что сейчас, в этом странном безмолвии, настало время сделать ему выбор: открыться ли и довериться тому прекрасному, что случилось с нами. Сделать это своим фундаментом и отыскать путь, который не просто сохранит ценную основу, но и позволит возвести на ней крепкий теплый дом. Дом — что навсегда станет надежным убежищем, приютом для каждого из нас. Или же, напротив, так долго не зная милосердия и любви, окончательно отречься от неё, как от досадной помехи, всё усложняющей и мешающей кратчайшим путём достигнуть поставленной цели.

Признаваться в своих чувства было не страшно. Эти слова давно рвались с губ. К тому же, я не знала, как по другому объяснить Лаэрну, что не хочу той страшной цены, которую он готов заплатить дабы выторговать для меня у судьбы жизнь полегче. В этом дьявольском клубке ужасающих непредсказуемых событий я отчаянно нуждалась в правде. Потому что, на мой взгляд, только она была способна хоть как-то упорядочить властвующий повсюду хаос.

Но именно в правде Лаэрн нам и отказывал. Едва мы очутились при Железном Дворе, как он словно охладел, закрылся. И если не лгал, то делал ещё хуже, заставляя страдать в ожидании и безызвестности. А меж тем, я видела, чувствовала какой-то скрытой, очень мудрой частью себя, как сильно он пророс в меня. Как хочет быть рядом.

И я не понимала, пусть даже Замфир и станет активным участником этой новой безумной истории, почему Лаэрн решил добровольно уступить ему своё место? Или он подумал, что перспектива стать королевской фавориткой настолько вскружит мне голову, что я отрекусь от всего, что было «до»? От него, от моих Аспидов?

— Ты — всё для меня, — не разрывая зрительного контакта, тихо и интимно признался Железный орел.

Я улыбнулась. Не могла не улыбнуться. Наконец-то эта рациональная до мозга костей глыба признала очевидное.

— Боже, как же тебе трудно дается сказать эти три простых слова. Давай вместе. Я…

— Я, — крайне серьезно повторил за мной сид.

— Тебя. Люблю.

— Люблю, — выдохнул он и накрыл мои губы нежным поцелуем.

Обхватив Лаэрна за шею, я буквально повисла на нем, самозабвенно целуя в ответ. А после, спрятав лицо в изгиб, где плечо переходит в шею, повинилась.

— Прости, что ударила.