— Милая леди Скудамор! — перебила я. — Оставим эту душераздирающую тему! Я не в силах более выносить ваш рассказ.
— О, как меня восхищает дивная чувствительность души вашей! Ни за что на свете не соглашусь я слишком глубоко ее ранить. Я умолкаю.
— Прошу вас, продолжайте! — сказала я.
Она продолжила:
— «И тогда, — прибавил он, — ах, дорогая кузина, вообразите мой восторг, когда я почувствую, как драгоценные капли стекают по моему лицу! Кто не согласился бы умереть ради того, чтобы вкусить подобное наслаждение! А когда меня похоронят, пусть божественная Генриетта подарит свою любовь более счастливому юноше. Пусть он полюбит ее так же нежно, как злополучный Маcгроув, и когда тот рассыплется во прах, пусть они живут и являют образец супружеского счастья!»
Слыхала ли ты что-нибудь настолько же умилительное? Какое прелестное желание, чтобы его, мертвого, положили у моих ног! О! Только самая возвышенная душа способна этого пожелать!
Леди Скудамор меж тем продолжила:
— «Ах, дорогой кузен! — отвечала я. — Такое благородство растопит сердце любой женщины, как бы упряма ни была она от природы. Если бы только прекрасная Генриетта слышала, как ты великодушно желаешь ей счастья, не сомневаюсь: ее кроткая душа сжалилась бы над твоей любовью и ответила на нее взаимностью». — «Ах, кузина! — ответил он. — Не старайтесь приятными словами внушить мне ложную надежду. Нет, я не смею надеяться, что понравлюсь этому ангелу, и мне остается только одно: умереть». — «Истинная любовь всегда отчаивается, — отвечала я. — Но я, дорогой мой Том, внушу вам еще больше надежды завоевать сердце красавицы, когда скажу, что наблюдала за нею сегодня самым внимательным образом и совершенно ясно видела, что в груди ее таится нежное чувство к вам, хотя она сама еще об этом не подозревает».
— Милая леди Скудамор! — воскликнула я. — Ничего такого я не знаю!
— Я же и говорю — вы сами еще об этом не подозреваете. «Я сперва не стала говорить вам об этом, — сказала я ему, — чтобы изумление еще усилило вашу радость». — «Нет, кузина, — отвечал он томным голосом, — ничто не убедит меня, будто бы я сумел тронуть сердце Генриетты Холтон. Если вы сами обманулись, не пытайтесь обмануть и меня». Словом, душа моя, у меня ушло несколько часов, чтобы уверить бедного страдальца, что он вам и вправду небезразличен. Когда же наконец он больше не мог отрицать силу моих доводов, то пришел в неописуемый восторг.
— Ах! Дивное создание! — воскликнула я. — Как страстно он меня любит! Но, дорогая леди Скудамор, вы объяснили ему, что я целиком завишу от дядюшки и тетушки?
— Да, я сказала ему все.
— И что он ответил?
— Он гневно обличал всех дядюшек и тетушек; заклеймил английские законы, позволяющие им владеть имуществом, в котором так нуждаются племянники и племянницы, и объявил, что, будь он в палате общин, всенепременно изменил бы законодательство, дабы искоренить любые злоупотребления.
— Ах милый! Какая сила духа! — сказала я.
— Он не решился льстить себя надеждой, чтобы обворожительная Генриетта ради него отказалась от роскоши и великолепия, к которым привыкла, променяв их на те скромные блага, какие позволяет его ограниченный доход, даже если его дом не нуждался бы в ремонте и готов был принять ее немедленно. Я сказала ему, что такого, безусловно, ожидать не следует. Было бы несправедливо по отношению к Генриетте вообразить, будто она способна отказаться от могущества, которым ныне владеет и которое употребляет на добрые дела, усердно помогая беднякам, только лишь ради его удовольствия, равно как и своего собственного.
— Конечно, — отвечала я. — Мне случается порой заниматься благотворительностью. А что сказал на это мистер Маcгроув?
— Сказал, что печальная необходимость вынуждает его признать правоту моих слов, и если суждено ему счастье стать мужем прекрасной Генриетты, он будет ждать, хоть и с великим нетерпением, того радостного дня, когда она освободится от власти своих никчемных родственников и сможет вручить ему себя навеки.
Какое благородное создание! Ах, Матильда, какая я счастливица, ведь я стану его женой! Тетушка зовет меня печь пироги, а потому прощай, милый мой друг!
Неизменно твоя и проч. и проч.