– Да, нет, я понимаю. – вздыхает девочка. – Если бы твой папа обидел мою маму, я бы тоже злилась.

Я чувствую себя преступником, но не могу сдвинуться с места, не могу заставить себя уйти. А сын никоим образом не даёт понять, что я здесь лишний.

– Только это не она, – шепчет Катя. – Это бабушка, понимаешь? Она сказала... неправду. А я промолчала. Думала, так лучше. Бабушка велела мне молчать, и я послушалась. А не должна была.

Я чувствую, что моё сраное сердце заходится в бешеном ритме, колотится о рёбра, способное проломить грудную клетку и выскочить на пол.

– Я не понимаю, Кать, – честно говорит ей Никита.

Я тоже не понимаю. Но очень хочу понять, что тогда произошло. На самом деле произошло.

– Моя бабушка сказала твоему папе, что мама вернулась к отцу. Я слышала это, – торопливо говорит Катюша. – Это неправда. Мама никогда... Она не поступила бы так. Она... Если что решила, то никогда не меняет своих решений. Она не возвращалась к папе. Никогда даже не планировала этого. Никит, бабушка соврала.

В голове растекается горячее олово, плавит мозги, сжирает болезненным огнём все мысли.

– Почему? – снова озвучивает Никита. – Почему она соврала, Катя?

– Думаю, потому что считала, что так всем будет лучше. Не знаю, если честно... Мне было страшно, а бабушка настояла, чтобы я не смела говорить правду. Я просто боялась, что маме станет хуже... Я не хотела участвовать в этом, но молчала, понимаешь?

– Нет, не понимаю, – говорит Никита. – Ты решила рассказать, что Арина не вернулась к твоему отцу, а бабушка соврала?

– Да.

– Почему? – настойчиво спрашивает сын, и я сползаю с кресла и подхожу ближе к нему. – Почему, Катя? Что изменилось?

– Она сама никогда не признается, – всхлипывает Катя. – Будет молчать, оберегая покой твоего отца. Но я знаю, как сильно она скучает, знаю, что она хотела бы попрощаться с ним, понимаешь?

Я не хочу понимать. Отказываюсь. Катюша жалобно всхлипывает, говорит, что ей страшно, что ей жаль, что она не призналась раньше. Никита что-то бормочет, успокаивая свою подругу. Возможно, снова задаёт уточняющие вопросы. Я теряю связь с реальностью, хватаясь за обрывки фраз плачущей девочки.

– Никит, мама не возвращалась к папе, – снова повторяет Катя. – Она всё это время лежала в больнице. Она никогда бы не стала беспокоить твоего отца. Думаю, бабушка ей тоже что-то наврала. Но она имеет право попрощаться, Никит. Ты можешь мне помочь?

Мои колени подкашиваются, и я падаю на пол, рядом с сыном. Мне, наверно, должно быть больно, судя по грохоту, но я не чувствую ничего.

Моя боль не физическая, а её степенность превозмогает то, что способен вынести живой человек.

Этого просто не может быть. Не может. Не может. Не должно такого происходить! Не с ней! Не с нами! Не со мной!

– Мне очень страшно, – шепчет Катя. – Я не знаю, сколько у нас осталось времени. Моя мама... – Пожалуйста, девочка, я просто не могу это услышать! – Никит, моя мама... Она умирает, понимаешь? Ей очень плохо, Никит. У неё рак мозга, Никит. Мама умирает, и я не знаю, что мне делать...