У Евгении часто забилось сердце. «Вот же он, надо спрашивать, не пропустить момент. Но как подойти к нужной теме?»
— Вода чересчур горячая, — капризно произнесла девушка.
— Пока Эмма, ну, того, искать будет, уже, глядишь, и остынет, — борясь с косноязычием и робостью, выдавил Фрейднур.
«Значит, время есть, пусть и немного. Но как же заговорить о том, что он видел сегодня ночью? В лоб о таком не заговоришь…»
— А я это, ну, хотел спросить, если только можно…
— Спрашивай, — милостиво разрешила Женя.
— У тех незримых драконов на лапах сколько пальцев? Четыре или три?
Невеста герцога Нурсии представила среднестатистического дракона.
— Четыре.
— О, как оно! — сын Зигмунда запустил пятерню в густую, почти совсем белую шевелюру, словно проверяя, на месте ли голова. — А так оно выходит, что не так. Если оно не так, то значит, оно и не оно вовсе.
Женя слегка опешила от столь впечатляющего обобщения, но без промедления бросилась в атаку:
— Если бы оно не оно, то оно и не может быть. Это и коню понятно. Но ты мне о другом скажи. Сегодня ночью во дворе ты видел следы. Даже не пробуй мне солгать, я точно знаю, что видел.
Конечно, это было лишь догадкой, но вполне обоснованной, и по тому, как при звуке ее слов изменилось лицо сурового воина, Женя поняла, что угодила в точку.
— Ага, — выдохнул бородач, удивленно распахивая василькового цвета наивные глаза потомственного бойца. Если прежде у него и были некие сомнения в чудесной природе спасительницы, сейчас они растаяли, как последние пряди утреннего тумана. Никому на свете Фрейднур не рассказывал об увиденных ночью следах, не желая насмешек, будто дракон своим чертовым хвостом вышиб из него последний ум. А эта девушка — нет, какая уж там девушка — небесное создание — знала о его тайне все, будто ночью стояла рядом с ним!
— Видел, молодая госпожа, — переходя на сдавленный шепот, торопливо проговорил Фрейднур, — совсем как у птицы, но огромные и трехпалые. Два когтистых пальца вперед и один назад. Во дворе были. А потом вдруг раз — и не стало.
С тех пор как франкский правитель Хлодвиг счел политически целесообразным принять христианство, по всей территории владений — его собственных и его потомков — начали появляться уединенные крепости-монастыри. В этих укрытых от праздных глаз обителях самые отчаянные духовные воители, не щадя волос на макушке, вступали в непримиримый бой с прародителем зла и бесчисленными легионами его незримых приспешников.
Правда, смысл борьбы с невидимым врагом был очевиден далеко не всем. Еще совсем недавно кесарь милостью Божьей Дагоберт весьма нелестно отзывался о желании воителей божьей гвардии присоединить к владениям монастырей как можно больше земных угодий. Как будто не понятно, что здоровый дух может обитать только в здоровом теле, а для поддержания телесного здоровья нужно обильное питание?! Впрочем, что там монастыри с их угодьями, он и сидящего в Риме понтифика числил лишь одним из многих епископов, а отнюдь не главой всего христианского мира!
Кто знает, проживи он чуть подольше, остался бы у святых отцов хоть клочок земли вне стен хранимых Богом монастырей? Но Дагоберт не дожил, и теперь этого было не узнать.
Однако широко известно было другое: все эти годы смиренным братьям-затворникам всегда и во всем покровительствовал майордом Нейстрии Пипин Геристальский, а до того — его отец.
Вероятно, поэтому, едва со стен обители Святого Эржена завидели отряд всадников с багряными значками майордома, настоятель поспешил навстречу и, узнав, в чем дело, распорядился внести «умирающего» на освященную землю.