А потом я расслабилась. Попыталась отдышаться, но не шумно и надсадно, а незаметно, чтобы он не почувствовал моей боли. Не оттого что он когда-то трахал красивую Лию, нет. От недоверия и границы, что Нейман провёл между нами, словно говоря: не лезь, куда не просят. Не имеешь права.

И я глотнула это. Промолчала. Вышла тихо и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Это была наша первая серьёзная размолвка.

Я пряталась от него то в оранжерее, куда за мной пришла погрустневшая Мотя. От неё ничего не утаишь – слишком внимательно следит за нами, будто надышаться не может. То скрывалась в библиотеке, где яростно чертила на бумаге штрихи и линии, пытаясь выплеснуть из себя бурю, что разрушала меня изнутри.

Нейман меня не искал. Это я его избегала, не желая находиться рядом. Дом притих, затаился, выжидал. Прислуга словно испарилась. Все в этом доме умели чувствовать неладное.

Позже я слышала, как на повышенных тонах разговаривал Нейман с Лией. Точнее, он звучал, как всегда. Это она повышала голос и что-то доказывала.

Я ушла подальше, чтобы не подслушивать. Не хочу, не буду. Не моё дело. У меня, как у бездомной собаки, есть место. И нарушать границы мне не позволено.

А потом Лия плакала навзрыд, а я не могла этого представить. Перед глазами стояло её холёное красивое лицо, на котором застыла высокомерная маска. Во мне шевельнулась жалость. Вот такая я дурочка. Случись со мной нечто подобное, сочувствия я бы не дождалась.

Ближе к ночи я пробралась в свою комнату. Не могла взять и пойти к Нейману, как ни в чём не бывало.

Комнатка моя показалась маленькой и убогой. К хорошему привыкаешь быстро. А ещё здесь пахло пустотой и одиночеством. Так сильно, что хотелось выть. Но я, конечно же, не стала этого делать.

Нейман пришёл ко мне сам. Сел на кровати, где я скрутилась клубочком, пытаясь согреться. А затем со вздохом лёг рядом. Меня не касался. Лежал расслабленно, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.

А затем повернулся. Сердито выдохнул и прижал меня к себе.

– Дурочка, моя маленькая девочка, – целовал он мои волосы и щёки короткими быстрыми поцелуями. – Замёрзла совсем без меня.

Я не сопротивлялась, но и не спешила таять в его объятиях.

– Я не могу изменить прошлое, – сказал он, когда буквально заставил положить голову ему на плечо. Его дыхание горячило кожу, шевелило волосы на виске. – А Лия – часть прошлого. Такого далёкого, что уже давно всё неправда.

– Для тебя так, – возразила я. – Для неё – иначе.

Он промолчал, но на его упрямом подбородке я прочла ответ. «Это только её проблемы», – словно говорил он. Не знаю, почему, но, наверное, так и было. За всё время, что я здесь, ни разу он не оказывал ей знаки внимания. Это Лия что-то воображала и сочиняла. Впрочем, не удивительно.

Нейман не лгал ни словом: он подчинял, брал в плен, доминировал. Женщины это чувствовали и продолжали его любить, даже если сами для него становились всего лишь удобным тёплым телом на ночь или две.

– Я её уволил, Ник. Давно нужно было это сделать. Может, потому что ты права: для неё иначе, а для меня никогда не могло быть так, как она себе придумала. Слишком много пустых надежд. К чёрту. Я не могу быть слишком хорошим.

Он замолчал. Лицо снова стало жёстким, но не отстранённым. На рубленых чертах лежали тени и отголоски его чувств.