Итак, желание скрыто в искажении, в требующем объяснения онейроискажении [Traumentstellung]. В этом процессе и заключена работа сновидения [Traumarbeit], Что эта работа? Как она осуществляется?

Понятие работы сновидения противоположно работе анализа⁹. Слово «работа» – одно из самых часто встречающихся в текстах Фрейда. Оно возникает в самых разных сочетаниях. Речь может идти как о работе скорби, так и о работе меланхолии, как о работе сновидения, так и о работе психики. В конце четвертой главы Фрейд пишет, что работа психики при образовании сновидений «распадается на две функции: на создание мыслей сновидения и на их превращение в содержание сновидения» [46:508].

Итак, работа сновидения сначала производит онейромысли, затем их оформляет в сновидение. В таком понимании, по-видимому, и заключена возможность ошибочного понимания. Сначала вырабатываются мысли, затем они репрезентируются. Здесь, похоже, Фрейд и оставляет ложный след, след, который возьмут многие его последователи, след, о котором он сам будет не раз сожалеть. След этот – представление о двух различных уровнях, двух содержаниях – скрытом и явном, латентном и манифестном.

Фрейду придется потом – и чаще всего напрасно, ибо его уже не хотят слышать – вновь и вновь повторять: важна сама работа сновидения, а не его скрытое содержание, важен процесс, а не оппозиция скрытое/явное. В 1914 году Фрейд делает примечание к «Толкованию сновидений», которое заканчивается словами сожаления: «После того как в течение столь долгого времени сновидение отождествляли с его явным содержанием, теперь нужно остерегаться также того, чтобы смешивать сновидение с его скрытыми мыслями» [46:580]. На этом Фрейд не останавливается, и в 1925 году делает еще одно дополнение:

Дело не в недоверии к содержанию. Дело не в поиске скрытого смысла. Желание заключено не под явным содержанием, не в скрытом содержании, а в самой работе. Именно в самом процессе оно и выписывается.

Дело – в работе, дело в форме, в «преобразовании в содержание» сновидения. Причем, по детальному различению Жан-Люка Нанси, преобразование это – не столько метаморфоза, сколько эндоморфоза: «сон – не метаморфоза. Куда в большей степени его можно понимать как эндоморфозу, как внутреннее формирование, или же как формирование внутреннего там, где внутреннее, печать, кажется целиком и полностью спроецированным в интенции и в экстенции бодрствующего существования. Эндоморфоз, временный и всегда подвешенный на пределах самой формы, формирование аморфной и плохо идентифицируемой субстанции» [37:16-7] обретает наиболее общую и лучше всего очерчиваемую форму падения – такова обессиленная поза бога Морфея. Человек падает, валится с ног в сон, погружается в онейроглубины. Это падение в сон и возвращает к метафизике присутствия, к реальности, из которой выпадают в сновидение.

Чтобы подчеркнуть метафоричность этих самых глубин, чтобы уйти от оппозиции скрывающего/сокрытого, явного/тайного, манифестного/латентного, Фрейд говорит об исследовании психической поверхности [psychische Oberflache]. Так и получается, что обнаруженное желание чаще всего лежит на поверхности, и Лакан приводит цитату из «Фальшивомонетчиков» Андре Жида: «нет ничего более глубокого, чем лежащее на поверхности, потому что глубокого нет вообще» [17:219]. Никаких глубин!

Отождествление бессознательного желания с латентным содержанием Жижек называет фундаментальной теоретической ошибкой: «как постоянно подчеркивает Фрейд, в скрытой мысли сновидения нет ничего бессознательного... топологически она принадлежит системе сознательного-предсознательного, и человек вполне отдает себе в ней отчет. Эта скрытая мысль может быть прекрасно выражена обыденным языком, она доступна. Вытеснение этой мысли вызвано тем, что она вызывает своего рода „короткое замыкание“ между самой собой и другим желанием, которое уже подавлено, локализовано в бессознательном, желанием, которое не имеет совершенно ничего общего со „скрытой мыслью сновидения“» [10:20-1].

Не все так просто с бессознательным желанием. Во-первых, оно, «это бессознательное сексуальное желание, не может быть сведено к „нормальному ходу мыслей“, поскольку с самого начала, конститутивно, первовытеснено {Urverdrangung, как писал Фрейд), поскольку оно не имеет „истока“ в „нормальном“ языке повседневной коммуникации» [10:21]. Во-вторых, что вообще значит «бессознательное желание»? Оно – чьё? «Когда мы говорим о бессознательном желании – что мы этим хотим сказать? Для кого это желание существует?» [17:217].

Итак, парадокс сновидения заключается в том, что бессознательное желание, которое якобы является чем-то глубоко скрытым, формулируется посредством работы по сокрытию некой скрытой мысли, работы по маскировке содержания превращением его в ребус. Именно в форму, всегда уже деформированную форму вписано желание. Желание принадлежит исключительно форме сновидения.

Вопрос о форме – это вопрос эстетический. Можно сказать, что одним из желаний Лакана, заново формулирующего смещение и сгущение как метонимию и метафору, было желание подчеркнуть эстетический характер работы сновидений, желание навсегда уйти от ложного следа, оставленного Фрейдом. Говоря о фрейдовской эстетике, Лакан дает в VII семинаре удивительный и убедительный ответ: «анализ всей экономики означающих в целом» [22:208]. Иначе говоря, эстетика – структура означающих в целом, точнее экономика либидо этой структуры, иначе говоря, та форма, которую принимает экономика этой структуры.

Впрочем, можно говорить не только о поверхности, но и о драматургической постановке. Онейроискажение производит сцену и производится сценой.