Джонатан, будучи оператором на фрилансе и потому не имея никакого социального пакета от работодателя, не стал надеяться на авось и со свойственной ему ответственностью заключил договор страхования жизни. Я была его ближайшей родственницей, поэтому выплата по страховке досталась мне.

Но я не смогла – и до сих пор не могу – ее потратить. Джонатан хотел, чтобы я получила эти деньги, но мне невыносима мысль, что его жизнь конвертировалась в денежный эквивалент. Потому что эту утрату невозможно возместить никакими деньгами. Даже приблизительно. Ну как ты измеришь в денежном выражении свет, что горит в прихожей, когда ты приходишь домой затемно? В какую сумму оценишь знакомую улыбку, с которой тебя встречают на остановке поздно вечером, чтобы проводить до дому? Сколько стоит найти замену тому, в чью руку твоя рука ложилась как влитая, чье тепло так ободряло, а смех так радовал душу, – тому, кто добровольно соединил свою жизнь с твоей?

Но если бы ты все же попыталась воспользоваться этим алгоритмом для того, чтобы присвоить денежную ценность своим любимым, то обнаружила бы, что такой человек, как Чарльз, считается куда более ценным, чем Джонатан. И это еще раз подтверждает мою точку зрения.

Эмма считала, что я веду себя как дура. Она полагала, что мне следует куда-нибудь вложить эти деньги. Она забрасывала меня ссылками на всевозможную недвижимость: современные квартиры в центре города, двухкомнатные дуплексы в пригородах и даже апартаменты с видом на набережную на взморье. Она решила устроить мне свидание с одним своим приятелем – они познакомились, когда вместе волонтерили на раздаче еды бездомным. Тот унаследовал от покойной жены кругленькую сумму, и Эмма хотела, чтобы мы с ним обсудили рентабельность инвестиций, рынок недвижимости и весь мир, к которому я начисто утратила интерес. Я сказала, что не желаю ни с кем встречаться, а она заявила, что это деловое свидание, но я ответила, что для меня это не имеет значения, и никуда не пошла. А потом она упомянула про лимоны и лимонад, и больше мы про эти деньги никогда не говорили.

Они до сих пор лежат на счете в банке.

– Думаю, теперь, когда мы с ним муж и жена, квартира – это уже не совсем то, что нам надо, понимаешь? – продолжала между тем Марни. – Нам кажется, что мы созрели для того, чтобы обзавестись домом. Я люблю эту квартиру, но пора нам задуматься и о будущем, верно? Чтобы было куда расширяться и все такое прочее. Может, в сентябре. Думаю, это удачный момент для продажи квартиры.

– Делай то, что хочешь, – сказала я. – То, что кажется тебе правильным.

– Ты прямо как Чарльз, – отозвалась она. – Вы с ним оба такие разумные. Он твердит: мы только что поженились, у нас еще полно времени, никакой спешки нет… Только мне кажется, что он тоже этого хочет, понимаешь, просто старается на меня не давить. Я думаю, он не прочь бы расшириться. Он мог бы завести собаку – ну, ты знаешь, какие ему нравятся. Хаски, что ли? Но, с другой стороны, как он сам говорит, куда торопиться, когда у всех нас впереди еще целая жизнь, а с собаками столько возни, так ведь?

Я ничего не ответила.

– Джейн?

Я выключила ночник и закрыла глаза.

– Черт, – произнесла она. – Прости меня, пожалуйста. Это было бестактно с моей стороны, да? Не у всех впереди целая жизнь. Я отдаю себе в этом отчет. Наверное, потому я так и спешу. Из-за Джонатана. Я знаю, что в жизни иногда все неожиданно меняется, что возможности сегодня есть, а завтра их нет. Черт. Джейн, прости меня. Я просто… Джейн?

– Все в порядке, – отозвалась я. – Честное слово.

Мне хотелось уснуть. Я не желала продолжать этот разговор.

Я видела, что ее жизнь расширяется, в то время как моя сжималась. Когда-то я вела такие же разговоры, задавалась в точности теми же вопросами и смотрела в будущее с надеждой, что жизнь даст на них ответ.

Джонатан всегда хотел уехать из города, жить в деревне: держать кур и чтобы комнат было больше, чем детей, а в саду можно было построить для них домик на дереве.

«Видишь, какой за окнами смог? За городом такого не будет», – говорил он, пытаясь убедить меня.

«Ты это слышала? – шептал он посреди ночи, проснувшись от звона разбитой бутылки или визга шин на улице. – В деревне такого не случается».

Вернувшись из похода в супермаркет, он принимался распаковывать овощи, запаянные в бездушный пластик, и непременно замечал: «Я мог бы выращивать все это сам».

Я знала, что в конце концов сдалась бы и сказала: «Да. Хорошо. Давай уедем».