Я накинула халат, завязала пояс. Халат был темно-фиолетовый, заношенный, ворсинки на рукавах там, где на них было что-то пролито, слиплись. Раньше он принадлежал Джонатану и мне был слишком велик. Плечевые швы болтались где-то между плечом и локтем, а подол доходил мне почти до пят. Джонатан надевал его по выходным, когда вставал пораньше, чтобы приготовить нам настоящий завтрак.

Я распахнула входную дверь. На Эмме был толстый темно-синий джемпер и мешковатые джинсы, открывавшие лодыжки. Ее белые носки не отличались от тех, что мы носили в начальной школе: плотные, с широкими резинками и вывязанными шишечками по краю. Короткое каре, обрамляющее узкое личико, доходило до линии острого подбородка.

– О, не прошло и часа, – протянула Эмма вместо приветствия. – Господи, ну и видок у тебя.

Я обернулась и устремила взгляд на свое отражение в маленьком круглом зеркале, висящем на гвозде в коридоре. Смыть с лица макияж накануне вечером я не удосужилась, и теперь вокруг глаз у меня чернела размазанная тушь, а складки у рта словно кровоточили потеками помады.

Я пожала плечами:

– Зато вчера хорошо погуляли.

– Хорошо погуляли? – переспросила она. – Твоя лучшая подруга вышла замуж, и все, что ты можешь сказать, это «хорошо погуляли»? Больше ничего?

Она протянула мне коричневый бумажный пакет из булочной. Я заглянула внутрь: там оказались круассан и слойка с шоколадной начинкой.

– Это тебе, – сказала Эмма.

С этими словами она направилась прямиком к дивану и, забравшись на него с ногами, калачиком свернулась в подушках. Она явно чувствовала себя как дома. Я налила себе стакан апельсинового сока из холодильника.

– Погуляли здорово, – сказала я. – Просто очень здорово. Так лучше?

– Фу, так еще хуже, – простонала она. – Вечно ты так, все из тебя надо тянуть клещами. Расскажи мне что-нибудь интересненькое. Кто-нибудь с кем-нибудь поругался? Или, может, даже подрался? Кто переспал со свидетельницей?

– Никто не переспал со свидетельницей, – ответила я. – И никто ни с кем не подрался, насколько мне известно.

– Значит, Чарльз был паинькой, да? – спросила Эмма. – И даже не вел себя как полная скотина?

– Да нет, все прошло вполне терпимо, – отозвалась я. – Хотя под конец вечера все-таки был один момент.

Со всех сторон, кроме одной, к моей квартире примыкают соседние, и из-за этого у меня всегда слишком жарко. Поэтому каждый раз, когда ко мне приходят гости – что, по правде говоря, случается не слишком часто, – я наблюдаю за тем, как они постепенно раздеваются. Сначала они снимают куртки и свитеры, потом туфли и кардиганы, а под конец стягивают носки и остаются в одних майках.

Эмма не стала исключением. Но то, что я увидела в тот день, меня напугало.

Она через голову стянула джемпер. Плечи ее выглядели такими костлявыми, что на них будто бы вообще не было мяса. Ключицы выпирали, туго обтянутые бледной кожей, так что она казалась слишком тонкой, почти прозрачной. Руки напоминали птичьи крылышки, одна кожа да кости, ни капли жира.

Я ахнула от неожиданности, и Эмма вскинула на меня глаза, широко раскрытые и предостерегающие.

– Не надо, – произнесла она, верно истолковав озабоченную морщинку, прорезавшую мой лоб между бровями. – Мне неинтересно.