Она заткнулась, но удовольствия мне это не принесло. Одно дело – биться с кем-то, кто тебе равен. Другое – помыкать прислугой, которая не может ответить.

– Простите, – сказала я. – Это не мое дело. Я не должна была говорить с вами таким тоном.

Пронзив меня раскаленным добела взглядом, ассистентка кивнула, но не простила.

Я приняла душ и легла в расправленную постель. Лицо болело от плача.

Графский замок был построен в то же время, что наш. И отсыревшие стены было не просушить никакими силами. Комнаты, которыми не пользовались, мгновенно обретали нежилой вид. Даже если их регулярно топили. И я подумала: не то ли происходит и с женщиной?

Когда нас не любят, мы утрачиваем какой-то шарм. Как нежилая комната отличается от жилой, так и брошенная женщина отличается от любимой. Может быть, эта сука уже прихорашивается в душе? Ждет момента, когда безутешный вдовец уладит формальности, чтобы начать охоту?

Да, он на ней никогда не женится. Такого мезальянса Марита не потерпит. Вот только вряд ли она говорит об этом с Селестой.

А та, наверное, считает, если завоевать доверие матери, сын падет ей в подол словно кокос. Селеста настолько ухожена, что я готова поспорить: на еду ей едва хватает. Ни одна бедная девушка не станет так вкладываться во внешность, если не рассчитывает подзаработать.

И вся такая манерная, совсем как Джесс, пока была здорова и в обществе. У меня по этой части пробелы. До пяти лет меня никто толком не воспитывал, потом в тринадцать, было уже «рано». Я вспомнила, что когда ругалась с Селестой, то по инерции упиралась кулаками в бедра, всем корпусом подавшись вперед.

Отличный, очень аристократичный жест. Научилась у девочек «волчьих» мальчиков, пока мы сортировали продукты для стариков.

Вот, значит, каково это? Когда тебя бросили? Ты начинаешь бросаться на конкуренток, потом бухать, потом принимать наркотики, а потом… бросаешься эффектно с верхнего этажа. Удостоверившись, что подлец проникся и пожалел о том, что когда-то бросил.

Я не заметила, как уснула. Разбудила меня Лизель.

– Подъем, – велела она, раздвигая шторы. – Мы с Маркусом сейчас поедем в больницу, а ты поезжай домой. Проследи, чтобы холл отмыли как следует. И успокой Марию.

Ей явно не пришло в голову, что смерть матери могла огорчить меня или поразить.

– Себастьян все уладил с полицией, но показания тебе все же придется дать. Для страховки, уж точно. Мои адвокаты считают, что ты должна утверждать, будто бы Джессика упала случайно. В обратном случае, дело с наследством может чуть затянуться. Да и страховку тебе не выплатят.

– Я тоже хочу в больницу! – нетерпеливо оборвала я.

Лизель обернулась, изменившись в лице. И я поняла: она говорила о Джесс, чтобы не думать о Фреде.

– Тебе нельзя, Ви, – сказала она как можно нежнее. – Для всех он твой дядя…

– Он до сих пор в реанимации?

Помедлив, она кивнула. И я заметила, что Лизель борется со слезами, а подбородок ее дрожит.