— А на той фотке?

— А на той фотке наша с ней поездка в Петербург. Она очень хотела туда перебраться. И чтобы на свадьбу в карете по дворцовой площади.

— Ты сделал ей предложение?

— Нет. И не собирался. Она сказала, что поэтому психанула и замутила со Стасом.

Аня кинула.

— Патологическая ревность — это то, что мне оставили на память те токсичные отношения.

— А я не могу, когда ты сзади и наматываешь мои волосы на руку, — выдохнула она. — Прости, что не сказала раньше.

— Спасибо, что сказала сейчас.

— Спасибо, что поделился. Это действительно трудно. Но ты не тряпка, Марк. Ты скала. Тёплая, словно согретая солнцем, и несокрушимая. Тебе ничего никому не нужно доказывать, особенно кулаками, потому что так ведут себя взрослые, уверенные в себе люди. И не нужно ни в чём клясться, потому что достаточно твоего слова. Ты умный, талантливый, ответственный. Тебе не нужно оправдываться перед безответственной инфантильной психопаткой. Всё это просто манипуляции. Да, она случилась в твоей жизни. Но это ничего не значит. Как чёртова Стамбульская кошка, — погладила она его руку, где остались борозды от кошачьих когтей, — она оставила свои шрамы. Но не потому, что ты плохой ли хороший, а потому, что она — кошка. Не тяни больше руки к кому попало, вот и весь урок, — улыбнулась Печенька.

— Постараюсь, — не посмел её сейчас обнять Марк.

Ему требовался душ, чтобы физически смыть с себя эту грязь, и вечер выдался душным.

— А твой друг? Так с ней и живёт? — Аня пошла с ним.

— Развёлся, — тряхнул головой Марк, откидывая назад мокрые волосы. — И года не прошло. Вернулся. Пытался наладить отношения с женой. Но не получилось. Всё, что он смог — жена разрешила ему общаться с ребёнком.

— Вы так и не общаетесь? — она провела по его груди пенной мочалкой.

— Общаемся, но увы, уже далеко не так, как раньше, — привлёк он её к себе.

— Наверное, это цена, которую вам обоим пришлось заплатить. Увы, ошибки — это дорого.

— И увы, каждому не объяснишь.

Его руки заскользили по её мокрому обнажённому телу.

— Каждому и не надо. Те, кому ты важен, поймут и не осудят, — откликнулась она.

Её соски напряглись. И говорить больше не хотелось. Да было уже и ни к чему.