— Лилька померла, — со вздохом сообщила девушка. — Вампир у нее всю кровь высосал. Сегодня хоронят. Я своими глазами у нее ранку на шее видела. Вот здесь, — она указала на сонную артерию. — Детей много заболело. Говорят, от сглаза. У коров молоко что ни день скисать стало. Стоят некормленные, кормов-то нет, а за город их гнать боятся, говорят, змей трехголовый там завелся.
— Ты что? — поразился Семен.
— Да, так и говорят, Горыныч. От этого вообще все с ума посходили. Молятся, крестятся, иконами поклоны бьют, бабы крестный ход собираются устроить, да только никто не знает как, разучились за столько-то лет.
— А поп на что же?
— А чего поп? — она пожала плечами. — Он толком ни одной молитвы не знает, только и умеет, что крестить да отпевать, и то бубнит не разберешь чего. Мужики тут хотели, чтоб он церковь заново освятил, да он туда ни ногой, чертей боится, взял, да драпанул. Где он сейчас, отец наш святой Одихмантий? только его и видели. Мужики пошарили у него в доме, глядь — видяшка стоят джапавская и полный чемодан кассет с порнухой. Ну, говорят, теперь, батюшка, держись, лучше нам не попадайся, а попадешься — не обижайся, так тебя натянем, что немок твоих голожопых завидки возьмут… — она прыснула.
Семен при этом рассказе тоже засмеялся, а потом покраснел. Тут и Сашенька почувствовала себя неловко и нервно затеребила подол. Потом тихо спросила:
— Слушай, как ты думаешь, чем все это кончится?
— Не знаю, — ответил он. — Я знаю лишь одно: сейчас все это только начинается.
— Что — «это»?
И он рассказал ей все-все, что видел сам, что услышал от Всеведа. Она не знала, верить ей или нет. Покачала головой и с сомнением сказала:
— Боюсь, что тебе все это приснилось.
— А тебе? Тебе это тоже все приснилось?
— Не знаю, — она покачала головой, — я вообще-то тогда слегка подкурила. Ну что ты так смотришь? Федюня мне косячок забил, ну я и соблазнилась.
— Понятно… пробормотал он.
— Что тебе понятно?
— А то понятно, что только в наркотическом бреду все эти ведьмы и демоны могли привидеться. Но до последнего дня они терзали вас только во снах, теперь же явились воочию. Вы получили то, чего давно добивались.
— Ну, хватит тебе глупости говорить! — возмутилась она. И стала доставать из сумки объемистые свертки и передавать их Семену. — На вот тебе, питайся, чтоб не отощал тут на казенных харчах.
— Да не надо… — смущенно пробормотал Семен. — Не стоило вам… тебе… — вскоре он смолк, поскольку от многообещающего разнообразия свертков и баночек рот его наполнился слюной и под ложечкой томительно засосало.
— Ну, — выложив все, она неожиданно заторопилась. — Пока. Пойду я, пока маханьша не хватилась, а то стукнет пахану, вони не оберешься. Ну, чао!
— Какао, — машинально ответил Семен, не трогаясь с места. В последнюю секунду он кинулся к двери, но поздно: Мошкин уже запер ее, и видение исчезло, оставив в камере тонкий и сложный аромат духов, юности и свежести.