И я почувствовала, что почему-то краснею.

— Правда? — глупо спросила я.

— Мы поженились еще в студенческие годы. А в двадцать три года я уже стал отцом семейства. Распределили меня на завод, где я честно трудился как простой советский инженер, — начал вдруг рассказывать Владимир. — И на уровне простого советского инженера кормил семью. Я уже говорил вам, что искал возможности стать достойным своего замечательного предка. И я увлекся кино. Надежда, моя жена, не одобряла моего увлечения. Она не любила, когда я отвлекался на что-то кроме работы. И еще она требовала, чтобы я "не маялся дурью" — это ее слова — и вместо учебы на режиссера лучше пошел бы в кооператив и зарабатывал побольше. Несмотря ни на что, я закончил ВГИК и добился своего. Однако, когда с деньгами стало хуже, когда на глазах разваливался большой кинематограф, не говоря уже о документальном кино, супруга моя заявила, что вышла замуж за неудачника, забрала Алексея и ушла к своим родителям.

Он замолчал. Я не торопила его.

— Боже! Зачем я все это рассказываю вам? Это же совсем вам не интересно! — встрепенулся он.

Я ничего не ответила. Не могу же сказать ему, что, наоборот, мне очень интересно, и что в душе я испытала почти ликованье оттого, что имела право теперь снять с себя запрет на общение с ним.

— Можно, я сыграю вам? — неожиданно спросил он.

— Конечно!

Он подошел к черному пианино, так просто и в то же время благородно вписавшемуся в интерьер гостиной.

— Я немного импровизирую, — смущенно произнес Владимир, обнажая белые зубы инструмента.

Он заиграл. Необычная, в джазовом стиле музыка вырывалась из-под его пальцев. В центральную тему, довольно мелодичную и подчас драматичную, вплетались элементы народных мотивов. От бурных, натянутых джазовых пассажей через веселые напевы и разухабистые аккорды он переходил к тонким лиричным мелодиям с блюзовыми интонациями. Закончил он глубокой лирикой без надрыва, без печали, солнечной и светлой.

Я завороженно слушала, а когда он умолк не сдержала своего восхищения.

— Это просто чудо! — вскричала я. — Вы учились?

— Да, немного. Я же говорил вам, что во всем стремился брать пример со своего предка, — усмехнулся Рахманов.

— Да, — согласилась я, — Святогор тоже очень хорошо играл, только на кануне.

— Накануне вашего ухода? — не понял он.

Я развеселилась. Разъяснила Володе его ошибку и случайную игру слов. Он рассмеялся. И я подумала, что Рахманов очень живо откликается на шутки, и лицо его часто озаряется улыбкой.

— А Алеша играет? — поинтересовалась я.

— Да, Алешка освоил фортепиано и гитару. Надежда не возражала против музыки: она сама в детстве закончила музыкалку. А теперь, когда Алексей вырос, она смирилась с тем, что все Рахмановы заражены какой-то особой жизненной энергией, и ничего не смогла противопоставить желанию сына пойти в театральный.

— Думаю, актерское мастерство — это некоторое отступление от ваших традиций? — выразила я мнение. — Во всяком случае, это ремесло совершенно точно не было известно Святогору.